Чеглок гнездится в умеренных и теплых зонах Европы и Азии, к югу до Афганистана, и местами в Африке, к северу от Сахары. У него такие же хорошо заметные, как у сапсана, «усы». Так же он быстр и тоже на лету добывает разных некрупных птиц. Даже стрижей ухитряется поймать. Насекомых хватает в воздухе когтями и ест не приземляясь.
Другие соколы и в воздухе, и на земле бьют и душат когтями разных птиц, грызунов (кречеты и балобаны даже зайцев!), рептилий, насекомых. Пустельга, прозванная в народе трясучкой за поисковый полет на месте – подвисание с частыми взмахами крыльев, – почти всю свою добычу: насекомых, кротов, землероек, ящериц, мелких птах, но в основном, до 85 процентов, мышей – хватает с земли.
Балобан – сокол, в общем, степных и пустынных равнин. Он и в горах живет, но не в лесах.
Кречет, самый крупный из соколов, – вес до двух килограммов, размах крыльев до 135 сантиметров – житель приполярных тундр и лесотундр. Кречеты особенно ценились прежде как ловчие птицы и особенно белые, с темными пестринами. Но встречаются и темные, бурые. Сапсан, балобан, оба наших ястреба, да еще беркут в соколиных охотах прежних времен тоже прославили свои имена. У хорошего соколятника жили они по 20-25 лет.
Соколы сами гнезд обычно не строят, занимают чужие – ворон и других птиц. Когда гнездятся в нишах скал, то рыхлая «платформа» из кое-как сложенных веток служит спартанской подстилкой для яиц. Как правило, в одиночестве гнездятся, лишь немногие небольшими колониями: например, степные пустельги и алеты, или соколы Элеоноры.
Похожий на чеглока, но более крупный алет второе свое название «сокол Элеоноры» носит в честь княгини Элеоноры д'Арбореа, которая в конце XIV века управляла большей частью острова Сардиния. Она издала гуманные по тем временам законы, в которых, помимо дел чисто административных, предписывалось охранять ястребов и соколов.
До пятидесяти пар в близком соседстве поселяются алеты на прибрежных скалах средиземноморских островов: на небольших в Эгейском море и на больших – Крит, Кипр, Сардиния, Балеарские острова, на морском побережье Марокко, кое-где в Италии и на Канарских островах. Птенцов выводят поздно, в августе, не по беспечности, а сообразуясь с местными условиями: как раз когда над Средиземным морем потянутся к югу вереницы перелетных птиц, подрастут и птенцы. В эту пору пропитать их будет легче: дичь в изобилии валит с севера!
Навстречу ей рано поутру вылетают сотни самцов-алетов и, выстроившись в небе широким и «высоким» фронтом, образуют живую сеть шириной километра два, высотой с километр. В когтистых «ячеях» этой сети гибнет более шестидесяти видов птиц – сорокопуты, пеночки, славки, горихвостки, соловьи, жаворонки…
Подсчитали: приблизительно пять тысяч средиземноморских алетов за два месяца, пока высиживают и выкармливают птенцов, убивают около 1250 тысяч перелетных певчих птиц!
В остальное время кормятся они жуками, цикадами, саранчой и… летучими мышами, так как, подобно сумеречным соколам, кобчикам и чеглокам, охотятся и на заре.
Осенью улетают алеты зимовать на Мадагаскар и соседние с ним острова у берегов Африки.
Законы Элеоноры давно забыты, и рыбаки, пресытившись рыбой, в конце лета разоряют гнезда алетов. Птенцов жарят и едят, почитая за лакомство. Гибнут алеты…
Семейная жизнь соколов? О ней расскажут нам чеглоки, быстрейшие из быстрых, за которыми сотни часов внимательно наблюдал общепризнанный ныне зоопсихолог, этолог и отличный писатель Нико Тинберген.
Итак, чеглоки…
Начало июля – время отпусков. Но не в мире пернатых: ответственные у птиц дни. В миллионах гнезд оперились уже птенцы, подросли. Накормить их ненасытные рты – все силы крылатых родителей отданы этому делу.
На сосне в гнезде под чеглочихой хрустнула скорлупа яйца. Первый черноглазый «уродец», наряженный в белый пух, выбрался из обломков хрупкой колыбели. Хищный клюв непомерно велик для бездумной его головы. Тонкая шейка, напрягаясь, едва держит соединенную тяжесть головы и клюва. От усилия шатается.
За первым другие явились: на наш привычный взгляд некрасивые они, несуразные, нелепые. Непостижимо, какая таинственная физиологическая алхимия превращает их потом в таких превосходных птиц!
По закону природы, предписанному хищным птицам, мать всегда с ними. Отец охотится.
Он, упоенный удачей, кричит «кью-кью-кью» далеко от гнезда, за километр. Дремала она, укрыв крыльями чеглочат, но, представьте, услышала. Узнала знакомый голос. Полетела встречать. Они сблизились метрах в двухстах от гнезда. Когда он замедлял полет, она приемом, не раз уже испытанным в жизни (и в весенних брачных играх), перевернулась спиной вниз, вытянула лапы, из его когтей приняла добычу в свои. На лету, в быстром развороте!
Уселась на сук, где был у нее «пункт ощипывания». Вырвала все перья, которые не успел или поленился ощипать самец. Съела кусочек не самого первосортного мяса. Лучшую долю понесла в гнездо.
«Она аккуратно отрывала крохотные волоконца мяса, нагибалась и терпеливо держала их в клюве перед птенцами… крохотные болтающиеся головки тянулись к материнскому клюву слабо и неуклюже… После нескольких, а иногда и многих неудач один из птенцов умудрялся ухватить мясо и жадно его проглатывал, от невероятного усилия падая на дно гнезда» (Нико Тинберген).
Покормила всех, поела сама и задремала. Надолго ли? Часто ли тревожит быстрокрылый супруг ее дремотный покой? Это смотря какой он искусный охотник. Одним чеглокам через четыре минуты удается вернуться с добычей, другим — лишь через четыре часа! А охотятся они, в общем, в тех же местах. В среднем через 77 минут следует трапеза за трапезой в семьях чеглоков, которые возлюбили певчих птиц.
Немногие кормились насекомыми. Эти, пожалуй, и не «обедали», а наспех «перекусывали» через три-четыре минуты, съедая за час 17-18 стрекоз. Жили в близком соседстве и охотились, где одинаково было жаворонков и стрекоз, но вот такое несходство в семейных традициях… «оставалось только сделать вывод, что у этих пар были разные вкусы».
Последуем теперь за охотниками туда, где, руководясь «разными вкусами», добывают чеглоки пропитание для птенцов и самок.
«Черными точками» парили они над равниной, «в ослепительной синеве небес». Только в бинокль видно, как в быстром повороте, в недолгой погоне, вытянув когтистую лапу, хватают птицы «что-то крохотное».
Лапа затем тянется к клюву, подносит пойманное.
Падают вниз объедки. Подобрали их с земли и очень удивились: головы, крылья жуков-навозников.
«Практически целый жук, только без брюшка, которое одно только и интересовало чеглоков… Мы еще не знали, что навозники в теплые дни часами кружат высоко в воздухе. Я до сих лор не понимаю, что они там делают» (Нико Тинберген).
Жуков чеглоки ловят, можно сказать, мимоходом, без усилий – легким взмахом крыла чуть изменят курс полета и лапу выставят, чтобы схватить. Стрекоза – цель более верткая. На нее пикируют, прижав крылья, затяжным, на 100-200 метров, отвесным броском. Как на ласточку или стрижа, которых чеглоки бьют, черной молнией падая с высоты. Стремительные виражи секундной погони – и жертва в когтях: «вы за сто метров слышите звук удара».
Скорость падения огромная, физикам, наверное, нетрудно ее высчитать, учитывая силу земного притяжения и сопротивление воздуха. Наверное, она около 300 километров в час. Ведь уже в конце пикирования, в горизонтальном полете мчится еще чеглок, оставляя за собой 40 метров каждую секунду.
Прибавьте к этому превосходный слух (мы уже знаем, как он чуток) и великолепное зрение (стрекозу видят за 200, жаворонка – за 1000 метров!). Что еще нужно крылатому охотнику, чтобы дети его не голодали?
Все мелкие птицы (стрижи и ласточки – не исключение) в ужасе прячутся, таятся по кустам, лишь увидят в небе пикирующий силуэт.