И вой этот только усиливался и становился с каждой секундой всё страшнее, а росток, превратившись в молодое, но крепкое древо, засветился ещё сильнее, создавая вокруг себя настоящий вихрь из солнечного света. Тот пробивался повсюду, заглядывая даже в самые тёмные уголки, куда столетиями не заглядывало солнце, изгоняя из самых укромных мест тьму и накапливаемую тысячелетиями злобу. Ивы затрещали, начав гнутся к самой земле, теряя кору, листья и ветви. Камни зашатались будто живые застонали и один за другим начали рушиться на землю, рассыпаясь безжизненным песком. Из каждого разбитого в хлам камня вырывался туманный сгусток, впитываясь в солнечный вихрь, который раздирал, размалывал, изничтожал их, превращая в ничто, до тех пор, пока ни одного из них не осталось.
Со всех сторон сада к бывшему капищу начали сбегаться стражи, но поделать ничего не смогли, останавливаясь и прикрывая рукавом глаза от слепящего света. А солнечной вихрь всё ускорялся, камни падали уже десятками рушились ивы рушась и разлетаясь на щепки, даже оградка, натужно заскрипев, согнулась, падая на землю, заставляя неведомого зрителя вспорхнуть над землёй, показывая общую разительно изменившуюся картину.
Вечно находящийся в сумраке участок сада осветился будто солнце не только показалось из-за горизонта, а стояло в самом зените. Мох и лишайники исчезли, сменившись невероятно яркой травой, усыпанный тысячами разноцветных цветов. Древо на глазах возмужало, поднявшись минимум на десяток метров и под конец земля меж его мощных корней лопнула, выпускаю на волю хрустально-чистый, звонкий, будто сотня серебряных колокольчиков ключ.
Рывок и я вновь оказался там, где и был до этого: среди древнего леса. Понял, что сижу скорчившись, привалившись боком к каменной плите. Наваждение закончилось, но это было не всё. Голова загудела, наполняясь жуткими голосами, которых я не слышал с самого турнира и больше надеялся никогда не услышать.
Разрывающие, сминающие мозг голоса Древних богов сливались и переплетались с друг другом, заставляя меня бесполезно зажимать уши руками, скручиваясь и содрогаясь всё сильнее:
— Предатель! Будь ты проклят! Предатель, предатель, убийца, ме-е-е-с-с-сть, предатель… Проклят, проклят, проклят…
Голоса оборвались также резко, как появились, оставив моё недвижное тело валяться на камнях. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем я смог хотя бы пошевелиться. Лучше от этого не стало. Одёжка за пару минут настолько пропиталась потом, что облепила моё тело будто сотня банных листов разом, а взор застлали непроизвольно брызнувшие слёзы.
— Вот же, твою мать, — наконец смог просипеть я, — надеюсь вы сдохли и в этот раз окончательно.
Произнося это, я был в этом абсолютно уверен, и, как частенько это бывает, я ошибался, о чём и поведали мне начавшие сыпаться логи.