Наверное, именно поэтому он устанавливает кое-какие ограничения в использовании этих людей: Талона и Семонвиля ни за что на свете нельзя посвящать в тайну всего плана; им нужно назвать «несколько общих соображений и очень расплывчатую цель». Их задачей будет составить «полицейский цех», который ежедневно станет присылать министру краткий отчет по конкретным пунктам: Национальная гвардия, поведение Лафайета, реакция рабочего класса и т. д.
Совещания с Монмореном дважды в неделю позволят свести эти сведения воедино и принять решение о необходимых действиях.
Для воздействия на провинции нужен еще более тонкий механизм; следует сколотить два «цеха» — «переписки» и «печатных трудов».
В первом должно быть сорок агентов (по одному на два департамента); эти агенты, так называемые «путешествующие первым классом», должны быть известны Монморену и незнакомы друг с другом. Располагая деньгами на дорогу в размере 1200 ливров и ежемесячным жалованьем в тысячу ливров, они получат подорожную с указанием мнимого поручения, которое будет прикрывать собой их истинную деятельность; она будет состоять в информировании правительства, но путешественников не введут в курс их истинной задачи; они будут выполнять ее неосознанно, отвечая на анкеты, присылаемые министром. Из ответов на эти опросные листы правительство сделает общий вывод о настроении общественности в провинциях, узнав имена дельных людей.
Чтобы установить контакты с этими полезными личностями, выявленными в ходе разведки, потребуется второй, крайне ограниченный корпус агентов — максимум четыре-пять, — «путешествующих вторым классом», с жалованьем в 3 тысячи ливров в месяц, которым поручат устанавливать контакты и передавать инструкции.
Все сведения будут стекаться в корреспондентское бюро, управляемое надежным человеком; на эту должность Мирабо рекомендовал своего секретаря Пелленка, редактора Плана.
Дополнительный цех — «цех печатных трудов» — использует полученные сведения для организации пропаганды, издавая брошюры, которые сориентируют общественное мнение в нужном правительству направлении, учитывая пункты, по которым его следует подправить или просветить. Клермон-Тоннер возглавит исполнительное бюро, Монморен возьмет на себя распространение.
Разумеется (и это одно из слабых мест Плана), чтобы осуществить эту гигантскую программу, необходимо рассчитывать на содействие и соблюдение тайны всеми министрами; для этого их необходимо предварительно «прощупать»; если полученный результат окажется отрицательным, придется заменить все сомнительные элементы.
Таковы общие направления; их дополняет ряд приложений: регламент работы и еженедельные совещания, позволяющие скоординировать различные организмы; венцом всей организации и ежедневным участником совещаний с Монмореном, естественно, является граф де Мирабо. Он станет невидимым диктатором или, вернее, своего рода высшим алхимиком.
Как говорит он сам в сорок восьмой записке, дополняющей План, «нам нужна своего рода политическая аптека, в которой только ее хозяин, имеющий под рукой как целебные вещества, так и ядовитые растения, составляет свои снадобья, руководствуясь своим гением и пользуясь безграничным доверием со стороны больного».
Таков в общих чертах этот документ, один из самых знаменитых во всей политической философии; учитывая метод секретности между различными агентами, делающими одно дело, его можно считать первоосновой всех «сетей», столь часто создававшихся с тех пор. В нем используются также методы, уже применявшиеся инками и привычные для масонских лож того времени. Эти методы были не чужды революционным собраниям и эмигрантским организациям, а в особенности Фуше и имперской полиции; отнюдь не случайно Семонвиль станет одним из пособников герцога Отрантского.
Сведя к этому костяку длиннейшую записку Мирабо, мы одновременно предаем его и поясняем. Предаем — потому что опускаем многочисленные тонкости: каждая проблема выдвигается словно затем, чтобы дать ей изобретательное и безапелляционное решение. Делаем яснее — потому что в избытке подробностей тонет целое, извлекаемое на свет божий четким анализом, — целое, которое можно сформулировать так: «Дела Франции в конце 1790 года плохи, но еще недостаточно плохи, чтобы гражданам неудержимо захотелось иметь над собой власть; дабы у них появилось это желание, нужно довести беспорядок до анархии; тогда королевская власть станет последней надеждой и единственным средством».