Глава шестая
Следующие дни в пути были похожи на те, которые были сразу после первого выезда из Неука, только холоднее. То же молчание, та же безмятежность и безлюдность природы, та же усталость. Расстояние, что мы преодолевали верхом на наших старых лошадках, теперь удавалось пройти с одного дня до четырех, и сил не прибавлялось. Аверс сказал, что если мы не успеем добраться до Шуула до первого снега, то тогда уже и не доберемся - морозы нас в такой одежде не пропустят.
О заговоренных снах я оружейника не просила, не случалось меж нами больше откровенных разговоров, как в ту ночь у холма. Я была уверенна, что и мне и ему этого было слишком много, каждый из нас отвык от душевных бесед. Я не сожалела о сказанном, а Аверс возможно. И мы шли и молчали, редко перекидываясь словами по необходимости.
У тех же людей, в последнем перед перевалом селении, мы остановились на ночлег в доме, добрые люди без платы дали нам горячую воду и немного провизии в запас. Отмывшись, согревшись, осоловев от сытости, я уснула сразу же, как только легла на лавку. Мне хотелось перед сном подумать о будущем, о превратностях жизни, помечтать о возвращении к своим под защиту замковых стен, но сознание мое ухнуло сразу в темноту и блаженство отдыха.
Все эти мысли навалились на меня утром, с рассветом, когда я открыла глаза и увидела, что Аверс уже не спит а сидит у очага с ножом и иглой в руках и чинит нашу крестьянскую обувь. Он побрился накануне и остриг отросшие волосы, снова стал выглядеть моложе и опрятнее. А ведь выходило теперь, что мы волей не волей, связаны друг с другом. Вместе идем, вместе стараемся выжить, и сохранить драгоценную ношу. Я испытала радость от того, что еще много дней впереди я проведу с ним, и пусть с трудностями и лишениями. Говорят же, что хороший спутник, идущий рядом, делает длинную дорогу короткой, трудную, легкой, а ведущую к смерти - счастливой. И, чего было скрывать, - был он красив, и чертами его лица можно было любоваться. Такой обветренный, суровый, но с внимательным взглядом и мягкой улыбкой. Руки у него тоже были такими ловкими, что невольно засматриваешься - как он остругивает колышки для силков, как укладывает кострище или вот сейчас - латает подошву. Он был умен, воспитан, силен! Не смотря на тяжелое мастерство спина Аверса не горбилась, кожа была здоровой, и зубов, по крайней мере передних в болезнях или драках не растерял. Далеко не все таковы были, как он, даже годами помладше. За время службы в Неуке у лекаря в палатах на всяких насмотрелась. Большинство, почти все ратники, были неграмотны, грубы, неприятны. Только моя приближенность к коменданту огораживала от домогательств или нападок с их стороны. Но это не избавляло мои уши от шуток, брани или пьяного бреда.
Были в Неуке благородные люди, пусть и не все высокого происхождения. Так сложилась жизнь.
Задумавшись над всем, чем Аверс выгодно отличался от прочих, грустно отметила и про себя - Всевышний красоты и стати мне не дал. Насколько позволяли условия, я держала себя в уходе и чистоте, и это было единственным, что могло привлечь. Тело мое было худым, волосы тусклыми и жидкими, губы и щеки бескровными.
- Спрячь глаза.
Голос оружейника раздался столь внезапно, что я вздрогнула. Оказывается он успел заметить, что я не сплю, и разглядываю его.
- Ты хорошо себя вела, когда пришли цатты, но если ты не научишься прятать глаза, нас это выдаст. Умей загнать пустоту во взгляд, делай лицо глупее.
Я скинула покрывало с себя и села на лавке, спустив на холодный пол ноги. Без верхней одежды сразу стало зябко, и я накинула покрывало на плечи. Вчера, чуть обмывшись и освежившись, вновь приходилось натягивать грязную одежду, сменного белья не было. Но это не помешало и после ночи сна чувствовать облегчение от чистоты. Вот бы еще день-два никуда не ехать из этого дома!
- Все хозяева скотиной занялись? - уловив звуки снаружи и тишину внутри дома, спросила я.
- Да, только двое младших ребятишек еще спят, - и Аверс кивнул на низкую широкую лавку у самого очага. Там действительно виднелись закутанные фигурки. - Не разбуди.
Я кивнула. Оружейник отложил свое дело в сторону, и развернулся:
- Хочешь, пока здесь тихо и ты еще не отошла со сна, попробуем заговор? Отдохнула за ночь?
- Да! - выпалила я громким шепотом и аж подалась вперед.
- Сиди. И успокойся. Лучше закрой глаза и поймай обратно ту дремоту, с которой пробудилась. Когда уже не спишь, но еще и не бодрствуешь.
Это было трудно, но глаза я закрыла послушно и поспешно.
- Я был однажды в королевском дворце, - заговорил Аверс приглушенным грудным голосом, - я был там однажды с представителями некоторых гильдий ремесленников, и наша мастерская приносила его величеству дары. Я пробовал пищу высшего света, слышал игру лютнистов, трогал ткани, что королю приносили ткачи. Быть может это не будут твои воспоминания, но все же это ближе к тебе, чем стены пастушьего дома.
Да, вот, что еще было в оружейнике столь красивым - его голос. Когда он повествовал, говорил долго, становилось возможным различить как глубоки эти ноты, как бархатны. Слова он выговаривал четко и правильно, не искажая в угоду своим южным землякам или по незнанию. Это была чистая и приятна речь, как вода без ила и водорослей - глубокая, нагретая солнцем, текучая.
- Забудь, что ты сидишь здесь. Ты присела и задремала от усталости долгого дня, даже забыв какой сейчас день и где ты находишься. Так бывает порой в миг пробуждения. В воздухе жарко и душно от многих свечей и многих людей, они все рядом, их много. Зала не такая большая, и музыка слышна в каждом уголке, гул разговоров, редкие хлопки в такт веселой мелодии. Слышишь бубенцы?
Мне трудно давалась игра воображения, я больше слушала и наслаждалась голосом Аверса, но когда он сказал о бубенцах, в памяти возник их звон. За всю мою короткую жизнь поле потери ее, я никогда не слышала бубенцов. В дороге или в замке даже бродячих музыкантов не встречалось, но я знала, как они звучат! И вдруг именно с этого момента мне удалось оживить в воображении то, о чем мне говорил мой спутник.