- А-а-а... - потянула Эска. - насколько это безопасно для меня?
- Что может случиться с вами за десять минут, если вы находитесь в доме, под защитой стен и крыши и просто сидите в кресле с закрытыми глазами? Если только спина затечет без смены положения... не больше.
Эска подумала, отодвинула от себя чашку и решилась задать еще один вопрос:
- Можно со мной будет приходить человек, и все это время сидеть рядом, для надежности?
- Нет, - отрезал Тавиар, - и это станет одним из условий нашего договора, если вы согласитесь его заключить. Никто, кроме вас, меня и отца, не должен знать о том, что вы путешествуете.
- А Рория?
- Она не в счет. Вы ведь никому не успели сказать об этом?
Эска не знала, - признаваться ей в этом или нет. Все же было слишком страшно... Но, с другой стороны, она всегда успеет рассказать об этом или родителям, или друзьям, например, Берту...
- Нет. От Рории я сразу пришла к вам.
- Хорошо.
- А что значит, договор? Будут какие-то бумаги?
- Нет, все только на словах.
- И вы не потребуете взамен мою душу? - Пошутила Эска, не исключая некой доли правды в этой шутке. Она готова была поверить всему.
Тавиар, даже не улыбнувшись, сказал довольно серьезно:
- Нет.
- Тогда я согласна.
- Ваше имя?
- Эска.
- С этой минуты, Эска, - он протянул ей руку, - мы переходим на "ты", и договариваемся о неразглашении любого нашего разговора, касательно темы путешествия во времени.
- Да.
- В какой день тебе будет удобно?
- Сейчас.
- Сейчас?! - Тавиар не скрыл удивления. - В таком случае, мне нужно поговорить с отцом.
- Я подожду.
Через пять минут он вернулся с хозяином лавки, и кивнул, жестом приглашая девушку пересесть со стула в кресло у окна. Ее стул к себе подвинул господин Сомрак, и взял ее за ладонь. Руки у старика тряслись, голос немного тоже:
- Закрой глаза, Эска...
- Хорошо.
"Ну вот, сейчас все и решится... обман это или нет? Все выглядит таким простым, что даже не верится, как от одного прикосновения к руке можно переместиться..."
- Так не пойдет.
Раздался голос хозяина. Эска открыла глаза и увидела, что Тавиар не отходит от своего отца, и даже положил ладонь ему на плечо. У Сомрака белели губы.
- Ты не должна сомневаться. Ни в чем, ни на минуту, ни на миг.
- Я не сомневаюсь.
- Ложь, - сказал Тавиар, не отводя от ее глаз взгляда. - Я предупреждал, что нужна настоящая вера...
Эска вдруг вспомнила строчку. Она пронеслась в ее мыслях не просто буквами с последних страниц "Миракулум", а чьим-то голосом. Таким живым и таким проникновенным...
"- Потому что... - я замешкалась на миг, - ...если у меня хватит храбрости на прыжок, значит, его хватит и на исполнения своих желаний. Я верю в себя."
"Боже мой...". Эска закрыла глаза.
Глава третья
- Да вознесется тебе воздаяние мое. Да услышат меня слуги твои, Великий Ветер, прими этот дар, и избавь меня от мучений моих. Исцели неповинную душу, отринь нечестивые мысли. Грех мой преследует меня моим проклятием и позором...
В длинной белой мантии расшитой золотом Первосвященник молился в храме Целительному Ветру, не жалея тонких одежд и не щадя пачкать их о каменные с белой пылью плиты у алтаря. Колени преклонять было трудно, - возраст и вес умаляли силы, но ни одно маленькое дуновение так и не желало поднимать перышки. Все тщетно.
Я присутствовала при этой утренней бесплодной молитве, после которой мы оба вернулись в его покои.
Опустившись в мягкое высокое кресло своего кабинета, отец любовно осмотрел дубовые стеллажи с фолиантами, картонные и кожаные футляры с рукописными пергаментами, ценность которых исчислялась порой жизнями летописцев. Лаат любил историю. Он сам был автором летописи нашего Берега, посвятив этому труду большую часть своей жизни, но основным его служением и призванием был сан. Первосвященнику было далеко за семьдесят лет, его здоровье было подорвано лишним весом и тайным пристрастием к табаку. Одышка и подагра заставляла его мучиться каждый день, когда он поднимался или сходил со ступеней, или когда ему приходилось преодолевать долгий путь по залам и коридорам между своих многочисленных покоев и башен.
Не смея подать голос, я стояла у дверей и ждала знака его внимания. Прошло больше полугода, как мне было дозволено носить скромные платья с высоким до подбородка воротом вместо белых хламид.
- Зачем вы хотели моего присутствия на вашей молитве, отец?
- В твоей душе демоны, дочь моя. И мой долг положить все свои силы ради твоего спасения. Не в божественной жизни, так в мирской. И я принял решение.
- Какое, отец?
- Замужество. Конечно, ты далеко не молода для этого, тебе идет двадцать девятый год, к тому же ты опорочила себя... - он горестно вздохнул. - Но я понял, что больше не могу сносить твое присутствие здесь. Благочестивое имя Первосвященника Лаата не может больше быть связано бесчестием его дочери. Я выдам тебя замуж за такого человека, который будет способен жить рядом с проклятой.
- Я повинуюсь любой вашей воле, покровитель. Но кто же найдется?..
- Тот, кто не испугается трудностей ради награды. Я пожалую тебе в приданое южную провинцию с замком, отдам два торговых корабля, отдам ларец с камнями...
- Благодарю, покровитель... - на мои глаза навернулись слезы, и голос дрогнул.
- Грешно так говорить, но я проклинаю тот день, когда позволил жребию решить твою участь. Кто знает, чья длань на самом деле перевернула эту монету так, а не иначе. Сорс. - Лаат снова тяжело вздохнул. - Как бы я хотел видеть тебя послушницей одного из храмов, какого угодно, я все смог бы для тебя сделать... Но это проклятие. Эта черная метка! Ступай. Молись. Завтра я жду тебя снова на своей молитве.
Я ушла.
Исполнилось почти четыре года, как меня привезли на родину и передали Лаату. И почти все это время я провела пленницей в храме огня, где меня пытались излечить от змеиной чумы, или как говорят здесь - снять проклятие Алхимика.
Война давно закончилась полной победой цаттов. Теперь этот Берег и тот Берег, - одно государство... Слава догнала меня здесь, когда Леир, поступив по-своему благородно, рассказывал о том, что именно я, дочь Лаата, передала однажды карты земель в их руки. Я стала бы героем, если бы не Миракулум.
Тот Берег покинут, Соммнианс, мой друг, возможно, жив, а Аверс... Я, расставшись с ним, превратилась в обескровленное и обездушенное существо, от которого отсекли все, и заставили так жить, но теперь, когда прошло время заточения, в сердце затаилась надежда на возвращение. Не было более послушной грешницы, чем я, - лишь бы меня выпустили из камер огненного храма. Не было более послушной дочери, чем я, - лишь бы Лаат позволил мне ходить без стражи. Я делала вид, что осознала все, и никогда не осмелюсь перечить первосвященнику ни в чем, что буду рада любому его волеизъявлению... мне пришлось полгода молиться и благодарить его, прежде чем Лаат поверил в мою покорность и стражу отпустил.
В своей комнате я открыла окно. У меня уже неделю была возможность спокойно передвигаться по замку, говорить с людьми и даже выходить в сад. Я вдохнула прохладного весеннего ветра.
- Как только солнце сядет за горизонт, я буду свободна...
В последний час перед закатом, когда Лаат отправился в храм для вечерней молитвы за меня, Сорс, которая только в его стенаниях могла спасти свою душу, я пробралась в тайный кабинет. Здесь нужно было достать то, что могло помочь - вторая государственная печать Духовных Служителей. Она была почти равносильна королевской, и если таковая значилась на бумаге, то смысл текста превращался в беспрекословный приказ. Этой печати Лаат хватится не скоро, если вообще когда-нибудь заметит пропажу, потому как первая находится на его руке, а эта уже давно похоронена, как сокровище, в маленькой бархатной шкатулке в тайнике за неприметными книгами. Я знала о нем еще с детства, и знала, что эту печатку он носил в те годы, когда его пальцы не распухли от жира.