Аверс - поверил?
- Оправдываться только не надо или лгать, что причина была другой.
- Ты слышишь от меня хоть слово оправдания или лжи?
Оружейник ответил Берту так тихо, что я домыслила больше, чем услышала. Не велико преступление, и я знала, что смогу простить ему сомнение в верности, - но оскорбление властно сдавило сердце и горло, ударив по дыханию и внутреннему теплу. Заледенела, стало горько и больно от несправедливости! Как он мог так обо мне подумать?! Как он мог поверить в подобное?!
- Прости, Рыс... тебе не познать, как ревность лишает мужчин разума, как травит и превращает в слепцов. Прости меня.
Он потянулся, хотел взять за руку, но я отстранилась.
О, да... а Аверсу не познать, как обида лишает женщин сердечности, как питает ядом и делает воплощением жестокости! И Берт молодец - ужалил обоих, на малую толику отомстил злодеям, разрушившим его жизнь. Я выдавила из себя улыбку, встала, а Аверс тут же покинул свое место. Его охватила тревога и предчувствие, - он еще раз попытался приблизиться, уже сделав шаг и вновь потянувшись:
- Не уходи так! Рыс, не уходи!
И гнев, и подступившие слезы не скрыла. Отступила, как от чужого, желая только одного - остаться одной, и это чувство было столь же сильным, как и прежнее желание оказаться рядом. Обида пленила, заставила зло сказать:
- Истина, Аверс... Когда попал в плен, знай, что я не пошла за тобой, а ушла в крепость, ибо она защитит, а ты уже нет. Когда обнищал, знай, что я ради богатств вернулась на Родину, ибо она накормит, а ты уже нет. Когда постарел, я уступила молодому любовнику, ибо он страстен, а ты уже нет. И сейчас, когда ты остался смертным и слабым, я обменяю тебя на Миракулум и вечную жизнь! Своими глазами увидишь, как к нему прильну и как на него смотреть буду, позволив себя забрать! А ты - умрешь! Потому что нет веры крысам, и имя мое - предательство!
Я еще была здесь, но Аверс уже хватал воздух. Ощущала и одновременно уже не ощущала, как его руки пытаются обнять и удержать, а я таю призраком, черным дымом - как все, что создавал своей магией Рихтер.
Глава четырнадцатая
Зимнее море прекрасно. И тем красота сильней, чем больше вокруг пустоты - один лишь ветер, высота и одиночество. Лучшее место для грусти и исцеления уединением, для всех слез, что хотелось выплакать без свидетелей. Без этого - никак. Я понимала умом, что глупости все и не стоят переживаний такие мелочи - кто из нас не слаб, кто не уязвим, и кто не становится дураком или дурой, если ударили в брешь? Я могла понять все причины, заставившие Аверса поверить словам Эски, но плакала и плакала, как ребенок, наказанный ни за что.
Плоский камень, сильно источившейся за прошедшие столетия, не холодил, я своим теплом согревала его больше, чем он бы простужал на этой ветреной скале. Отплакав чувства, я легла, - не так вольно, как на нем же лежал моряк Рихтер в давности, а свернувшись калачиком. Сердцу стало легче, в тело пришла усталость и я заснула. Ни голод, ни жажда не донимали, я иногда открывала глаза, смотрела на перемену неба и вновь засыпала. Кончился короткий день, его сменил вечер, а потом и ночь. Шелесты ветра и моря все баюкали, и камень стал мягче постели, - не хотелось вставать. Целительно не хотелось и думать о чем-либо.
- Зря оставил одну, понадеялся, а уже обидели. Чего такая нарванная?
- Женская слабость, Рихтер.
Утро едва брезжило. Не раннее, но такое пасмурное, что не отличить от густоты рассветных сумерек. Алхимик был даже не в свитере - в футболке да штанах, и без рюкзака. Я приподняла голову и увидела вещи сваленными в кучку у края подъема. Он проследил взгляд:
- Жарко, бывает. На Аверса злишься?
- Все то ты знаешь, колдун...
- Конечно знаю. Нырять готова?
- Нет.
- Ну, тогда ладно. Ноги подвинь, я тоже на старое местечко присяду. Ностальгия занесла на эту скалу? - И не стал ждать ответа. - Во все времена прекрасное место, почти магическое. Бухта столько жизней в себя приняла из-за глупой легенды, что любой людоед позавидует.
Я опять закрыла глаза, даже думая вновь задремать, но прошло несколько тихих минут, а сон отошел дальше. Приподнялась, села бок о бок с Рихтером, растерла лицо и с удовольствием подпустила к себе зимнюю прохладу. Даже парок от дыхания пошел. Миракулум рядом вдруг напомнил мне о Соммниансе, с которым порой на стоянках мы вот также сидели на краю телеги или повозки и молчали. Искреннее и человечное исходило от колдуна так сильно, что я не ощущала и отголоска его мистичности и древности. Так кто же он теперь? Брат, которого я воображала в беспамятном прошлом, который бы искал меня в вихре войны? Отец? Наставник? Названный друг? Сказанное Рихтером однажды - что не ищет он любви женской и не ждет божеской, осталось его правдой и ныне. Как и прежде - заблудившаяся овечка могла не бояться хищного волка, как не боялась девушка Сорс грозного полуголого моряка с трубкой.