Аверс меня искал... Его рвали эти потоки, причиняли боль, пытались завладеть сердцем, пустив в него ужас и желание сдаться. Но он не бежал обратно, а все равно искал, не прогибаясь, даже будучи смертным, под огромным давлением магического вихря. И нашел.
"Он не убоится твоего жуткого облика..."
- Аверс...
Рокот голоса, не с губ сорвался, а с разных сторон, столь чужой и глухой! Оружейник не отшатнулся, наоборот, сделал еще шаг и преодолев самое сильное сопротивление, коснулся меня, почти бестелесной:
- Я вынесу тебя!.. Потерпи!
- Обними...
Он и так меня обнял, прежде, чем я попросила, даже приподнял от земли и попытался сделать шаг к краю смерча, чтобы вновь преодолеть преграду и вернуться. Аверс не знал, что это не плен. Он еще ничего не знал.
- Ты согласен пойти со мной... по избранному пути... со мной?
- Да, любимая, куда угодно. Хоть на край земли, хоть на тот свет. - Аверс даже нашел в себе мужество для улыбки и светлого воспоминания о далеком походе по зимним пустошам: - Ведь Берег огромен и дорог много...
- Обними меня, Аверс, так крепко, как тогда обнимал... отогрей...
Как жутко звучали мои слова. Рваными резкими звуками, далекими от человеческого голоса, и не передающие те чувства, что я в них вложила. Оружейник демонессы не видел, а видел свою Рыс, и прижал к себе всю, с нежностью и любовью.
Блаженный миг и не долгий. Знак с его шеи ушел на зов магии, скользнул на грудь, расширил кольцо и загорелся. С какой бы силой Аверс не смыкал руки, но ее все равно не хватило для удержания, и нас друг от друга отбросило... половина ноши - его! С моих плеч, с моей души словно сняли небо, которое я последние минуты старалась удерживать только на себе. Как же стало легче! Черная чума сошла с моего тела, облепив оружйеника, но, почему-то став не чешуей, а... металлом. Антрацитовым, с глубоким сиянием.
Аверс поседел. Волосы его стали белыми, а черты заостренными, - он не постарел больше чем лет на десять, но обветрился внешне, каким был в прошлом, в походах и испытаниях. Верно, истина его потребовала равности в сути души и тела, и тому я лишь радостно улыбнулась. Не молодого его полюбила и в тайне желала видеть таким, прежним.
Левую руку оружейника всю покрыло темным сгустком, сформировавшимся в наплеч, наруч и перчатку. Металл так облегал кожу, что невозможно было точно понять - броня часть его кожи или так искусно влита в каждый изгиб мышц? Даже крепления, которые явно виделись выпуклыми полосами у самих пластин, превращались в черные татуировки, двигаясь дальше по корпусу или захватывая плечо. Они прожгли ему рубашку, обратили остальную современную одежду в темные и плотные штаны, сапоги и широкий пояс, схожие с теми, что он носил в Неуке. Разница лишь в том, что теперь он наполовину закрылся сталью полудоспеха.
Аверс не походил в том на Рихтера, и даже вихрь облизывал ноги не туманом и поземкой, схожей с пылью и песком, а более плотными полосами, - камень или металл, тяжелый, но подвижный в своем свойстве.
- Что ты сделала?
Я закрыла глаза, - голос Аверса добрался до самых тонких струн сердца, согрев звучанием новой глубиной и проникновенностью. Он обволакивал, обнимал, став не только человеческим, но и колдовским.
- Все хорошо, Аверс.
И ко мне возвращалась я. Нас двоих отпускало, возвращало туда, откуда унесло, и оружейник просветлел, когда увидел, что я не лгу. Он приблизился, коснулся руки, и на нас рухнула действительность мира и боя.
Берт был изранен, и все еще дрался под прикрытием Красдема, на котором были лишь царапины. Полутень уменьшилась вдвое - их силуэты лежали повсюду вокруг фонтана - кто недвижим совсем, кто ранен, кто стоял за кругом огня на жухлой траве, пытаясь отдышаться и подкопить сил. Слышались выкрики о предательстве. О мести. О непрощении. Разбойник ругался и поносил всю знать, оскорбляя бранью самой низкой и пошлой.
Несколько треног упали, рассыпав угли, и часть света угасла. В миг, когда мы появились, Крас пнул ногой очередную плошку, чтобы заставить хоть на миг другой отступить слишком рьяных нападающих.
Аверс развернулся к ним и замешкался, - чуть склонился в порыве схватить первое попавшееся оружие с плит, но застыл, вновь выпрямился и посмотрел на свою руку в броне, словно видел ее впервые. Сжал пальцы и резко, размашисто рассек воздух в ударе, точно в левой руке уже был клинок, а противник стоял близко.
Полутень отшвырнуло... Безжалостно опрокинуло, поволокло, некоторые сшибли друг друга и случайно поранили, кто-то ударился о попавшееся на пути возвышение фонтана. Показалось, что их отбросила взрывная волна, и те, кто лежал, проскользили дальше. Сбитых плошек стало больше, а света меньше.