Выбрать главу

- На людях лучше никак. - Аверс чуть поморщился, но больше равнодушно, чем с отвращением. - Я привык, но от тебя хочу слышать настоящее имя.

- Однажды я поймала себя на желании увидеть тебя в юности. И вот вдруг на самом деле это могу. Ты здесь такой худой и большегубый, один нос, да взрослые глаза... Этот мир так гуманен, что человек позволяет себе продлить и детство и беспечную юность. Насколько я понимаю, жизнь целиком отвоевала себе больше лет - до здешней старости люди прошлого доживали единицами. В этом времени ни у кого не повернулся бы язык назвать тебя стариком в сорок шесть, как звали в Неуке.

Он хмыкнул, ненадолго зажмурился и вновь открыл глаза, посмотрев на меня с благодарностью и даже счастливо:

- Как я истосковался по всему этому - настоящему имени, тем названиям, по особо выстроенной речи. И как я скучал по твоему голосу, Рыс, и по твоим серым глазам. По тому как ты на меня смотришь. Как целуешь, как касаешься. Столько лет я здесь прожил, и только сейчас мир перестал быть чужим, - я больше не один в этом загробном царстве. Вернулась ты и вернулась заново полная жизнь.

Мы сидели друг напротив друга, и Аверс после этих слов перетянул меня к себе. Обнял.

- Аверс... - Я шепнула от самой близости момента, а не потому что нас кто-то мог подслушать. - Скажи, есть ли в твоем сердце чувство бессмертия? У меня... я все эти дни ловлю себя на этом. Смерти нет. Не ощущаю ни страха перед ней, ни даже веры в нее, она случается с другими, а я вне власти. Я не могу умереть.

- Есть. - Он ответил серьезно, тоже понизив голос. И чуть помолчав, продолжил: - Но эта уверенность ложна. Не обманывайся, не рискуй, Рыс, всегда будь осторожна с тем, что опасно - ток, скорость, и все равно - люди. Во все века - люди. Закон защищает, но неистребимы и те, кто его нарушает.

- Я понимаю это разумом, а чувства мне диктуют иное. Мы обманули закон жизни!

- Не мы, а Рихтер. К слову о жизни... - он сменил тон на беззаботный: - Ты хочешь есть?

- Хочу.

- Тогда пойдем позовем нашего мрачного спутника.

Не знаю, каково гордости Люнтберта было сносить то, что Аверс оплачивал расходы, но внешне он был погружен глубоко в свои чувства и мысли. Не до денег ему было. В вагоне-ресторане парень сидел на своем месте напряженно, изжевал губы и часто бросал на меня холодный взгляд.

- О чем ты хочешь спросить? - Не выдержал оружейник. - Или сказать? Пока изнутри не сожрало, говори.

- Я спрошу, но только с глазу на глаз.

- Не заскучаешь одна?

- Нет.

Аверс кивнул ему, и оба вышли за дверь длинного просторного вагона, а я осталась за столиком. Заказ уже сделали, но я продолжала заглядывать в меню и водить пальцем по красочным картинкам готовых блюд и напитков и выискивая в строчках знакомо-незнакомые слова ингредиентов, которые и не пробовала никогда. Вскинула глаза, реагируя на движение, и увидела девушку с вишневым цветом волос. Яркий оттенок - не природный, и броский макияж при скромной черной одежде. Она зашла, пересеклась со мной взглядом и села недалеко, через столик. Я готова была вернуться к листу, но та вновь стала смотреть на меня и даже чуть улыбнулась. Разглядывала нагло, с выражением любопытства и оценки.

В этом времени никто не мог меня знать. Ожоги скрыты. Одежда, подобранная Аверсом, не допускала нелепости из-за которой вдруг незнакомые люди так пристально бы смотрели. Необыкновенная приветливость? Солидарность попутчику? Тоже чуть улыбнулась, и осмотрела незнакомку с ответным вниманием: красивая, изящная, очень молодая. Из самых приметных черт - шрам на левом виске и скуле, который заметно стягивал на себя кожу и белел косым росчерком. Она его ничуть не стеснялась, - не прикрывала волосами и не замазывала кремом.

Люнтберт по возвращении стал заметно спокойнее. Прояснив что-то, он избавился от глодавшего его незнания, и первое, что сказал за столом:

- Не нужно меня звать полным именем. Я Берт, мне так привычнее.

- Мы договорились, Рыс, о доверии. И как бы сильно наш спутник нас не ненавидел, мы быстрее достигнем цели при терпимом отношении друг к другу.

- Ты расскажешь о себе что-нибудь, Берт? Мне бы хотелось познакомиться по-человечески, а не так, как вышло в первую встречу.

- Мне нечего рассказывать. Скучнее и проще моей жизни, ничего нет. Я учился с Эской, мы были друзьями, а потом началось все это безумие из-за проклятого диплома. Кто я и что я не имеет значения...

Мне знакомо было чувство отрешенности от себя ради цели, и потому последние слова вызвали не насмешку, а больше понимание. Тон Аверса тоже прозвучал без тени снисходительности: