— Нет, нет, нет!
Я тут же помчалась галопом, чтобы успеть до темна добраться до лесной сторожки.
Уже смеркалось. Внутри сквозь щели ставен едва светился огонек. Я залетела на двор, спешилась и бросилась к крыльцу. Но и не ступила на него, как дверь распахнулась и Рихтер с невозмутимым лицом уставился на меня с высоты.
— Где он? Аверс успел вернуться? Где он?!
— Он не успел. Но я не изверг, чтобы оставлять человека в лихорадке под открытым небом прямо в лесу. Я перенес его в сторожку.
— Зачем ты это сделал, проклятый колдун?!
— А ты ведь не помнишь меня, госпожа Крыса, верно? — Рихтер улыбнулся и стал спускаться вниз, загораживая мне проход. — Ты не помнишь нашей встречи, как и ничего, что было в твоем прошлом.
— Чем мы обидели тебя? — Меня жгло чувство несправедливости, и мне было плевать на то, что он знает. — Почему ты решил заразить его, за что?
— Если Аверс человек достойный, он выживет. Ведь твой молодой друг выжил. А в своего старого друга ты не веришь?
— Будь прокляты твои испытания и твоя черная алхимия. Одно — что про тебя говорят, другое — что ты есть на самом деле. Этого не знает никто. Пусти меня к нему!
Рихтер смотрел на меня с холодным выражением, его прежнее радушие и простота стерлись, он походил на себя прежнего и не походил одновременно.
— Я тебя не боюсь, — уверенно сказала я.
Я была меньше ростом, мои маленькие кулаки не смогли бы оставить синяка от удара, и колдун мог меня даже без магии, сломить тростинкой, если бы захотел. Но я сделала свой упорный шаг навстречу.
Рубашка Рихтера внезапно вспыхнула и прожглась, словно бумага, которую положили на раскаленное кольцо. Лоскуты опали. На его груди большим черным кругом вился рисунок змеи и внутри кольца были письмена. Древний мертвый язык. Он сделал жест рукой, закрыл глаза, и повсюду возникли чешуйки темного пепла, которые тут же притянулись к телу и стали облеплять шею, лицо и плечи.
Я вдруг осознала, что слышу звучание этого мертвого языка. На котором уже никто и не мог говорить. И понимаю каждое слово. Гортанный и сухой перелив, словно крупный песок сыпется на камни. Змея на груди Рихтера зашевелилась, поползла, завиваясь в новое кольцо, пепел облепил и его руки, и торс, а черная дымка, соткавшаяся из воздуха у земли, стала обвивать ноги.
Холодок кольнул меня в сердце. Но убежать я не смела!
А Рихтер был уже и человеком, и нет — с почерневшей чешуйчатой кожей — линии которой расположились витиеватыми узорами. Словно на белой живой маске лица кто-то выжег знаки и письмена. Глаза его запали, скулы обострились. И когда он поднял веки, взглянув в мою сторону, я ощутила, как меняется мир вокруг.
Деревья придвинулись, выросли выше, сомкнув кроны над головой. Листва испепелилась от волны ярко красных языков пламени. Этот огонь слизал частокол, постройки, дом на сваях, — закрутило черным дымом не только от земли, но и вокруг. Я и Рихтер оказались в воронке смерча.
Мне было страшно. Лишь потому, что я не знала — погиб ли Аверс вместе со всем существующим. Погибнуть самой — эта мысль не пугала. Это было словно не про меня, и даже инстинкты тела молчали и не рвались вон от ужаса. Сердце было не горячим и не холодным, оно билось во мне сильно, и с предвкушением схватки! Не так, как бьются ратники на полях сражений, не так как дерутся звери… Это было где-то выше деревьев, выше гор, и в тоже время так глубоко, куда не дотягиваются пропасти. Все, что я могла — это смотреть колдуну в глаза, чувствовать в нем божество времени, осознавать величие всех веков, что он существовал.
Змея на его теле, оставаясь все тем же черным плоским рисунком, скользнула по ребрам за спину, и, продвинувшись по спине, вырисовала свою голову на шее Рихтера. Стала навиваться кольцами, будто хотела задушить своего хозяина, но спустя мгновения скользнула на грудь, снова медленно сворачиваясь кольцом.
— Ты можешь прочесть язык древних, но не можешь говорить на нем. Никто из ныне живущих.
В этот миг я познала эту грань языка, только не слухом или памятью, а получив это знание сразу.
Надпись на теле была его истинным именем.
Черный ветер стал успокаиваться, живыми лентами переплетаться в материальные вещи, — в вороного коня за спиной Алхимика, в темный непроницаемый плащ с глубоким капюшоном на его фигуре, в темные тучи над головой высоко в небе.
— Ты действительно меня не боишься, — более глухой, но узнаваемый голос Рихтера, произнес это со стороны, и позади, и будто бы всюду сразу. — Серое пламя не гасимо…