— Теперь вы все равно, что снова дома! И мы спасены! Где буря счастья?
— Мальчишка, — не стерпев, воскликнул Аверс, — ты даже не представляешь, насколько я счастлив!
Это не был Неук. Это были узкие каменные коридоры, холод и безлюдность.
— Посади ее пока здесь. — Домто указал на лавку как раз на выходе из погреба. И обратился к ратникам: — Разбуди лекаря, пусть позаботится о ней. А ты бегом на кухни, и достаньте Соммниансу все, что нужно. Аверс, нам нужно к Ут-Фуберу немедленно. Немедленно!
Оружейник снял с меня сумку, сжал крепко запястье и даже качнулся, словно собирался сделать что-то еще, но передумал.
— Отцу грозит казнь. Его едва не посчитали предателем, узнав, что он выслал из Неука и вас, и карты. С нас всех снимут голову… Оставь, о ней позаботятся!
— Сомм поставит тебя на ноги.
Аверс нехотя сделал шаг назад и двинулся за сыном коменданта.
Я осталась одна и в моей голове был хаос мыслей, шума, чувств и мне казалось, что я схожу с ума. Зачем я оставила карты? Они нужны сейчас, а если их нет, то полетят головы…
Встав и вытащив из кольца в стене оставленный факел, я пошла через погреб и по проходу обратно. Какой-то частью я понимала, что это глупо — возвращаться одной в зимний лес ночью, но ведь прошли мы не много — от входа в пещеру до того дерева, где и бросили лошадь, совсем недалеко. Я достаточно сильная, чтобы дойти и забрать обратно… Сейчас это казалось мне столь же разумным, как и тогда мысль спрятать карты. Ноги я переставляла, не чувствуя их, они были деревянные, но еще слушались меня. Звуков вокруг не было, я практически оглохла, а глаза цепляли вниманием только следы, что мы оставили, добираясь к проходу.
С какого-то момента я поняла, что все вокруг одинаковое, — снег, луна, деревья, а я думаю о тех мгновениях, когда я впервые смела произносить вслух тайное, внутреннее, самое искреннее желание идти за Аверсом. Да! На край земли и на тот свет! Ведь он хотел спросить — пойду ли я с ним… И знание того, что он услышал эти слова не как бред, а как правду, приносило мне в жизнь… я даже не могла облачить подобное в слова. Всей своей сущностью я переживала власть любви над собой, — власть прекрасную, мучительную, сравнимую лишь с ощущением бесконечности, которую я испытала при встрече со Змеиным Алхимиком. Отчего эти чувства нахлынули сейчас, когда нужно было сосредоточится на поиске? Сердце, казалось, раскинулось, как море, — от края до края, от поверхности до глубины, оставаясь при этом без границ и берегов.
— Только найти карты… только найти карты… и я вернусь. И мы уйдем, и будем свободны…
Голоса у меня уже не было, но я проговаривала вслух беззвучно. Удача услышит меня и не отвернется.
… из темноты что-то вырвалось, и ударило по лицу, а саму боль тут же притушило, опрокинув лицом в снег. Его колючие и холодные крупинки забились в рот и ноздри. Разбитая губа задергала, а потом чуть онемела… даже страх не приходил, только отупленное недоумение. Я давилась и морозом, и тающими во рту ледяными комьями, пытаясь вывернуться и избавиться от боли, но даже на сильный и достойный рывок меня не хватило. Тошнотой к горлу уже подступил ночной кошмар, только эта же сила вдруг подняла меня из сугроба.
— Тьфу, девка… — ругань, которую начал вываливать человек, оборвалась. — Какого ляда ты забыла здесь!?
Это был злой, но очень глухой, сквозь зубы, рык.
— Пикнешь — убью! Шлюха обозная…
А дальше… дальше тряслась земля. Упало дерево, визжали лошади. Слышался людской крик. Я видела огонь, всплески снега, звуки смерти и борьбы проникали в уши сквозь пелену. Я встала и пыталась отбежать, но вдруг ноги перестали меня слушаться уже через четыре шага и я ухнула в горячую темноту.
Глава тринадцатая
Сны мне снились урывками — то чьи-то руки, то тусклый свет, то мучительная жажда и теплое пахучее питье. Быть может это и не сны — я проваливалась в забытье, приходила в себя ненадолго, ощущая озноб и тошноту от резких запахов, и снова в горячие сны без сновидений.
Когда я открыла глаза, впервые ясно понимая, что происходит вокруг, я увидела перед собой женщину средних лет в крестьянской одежде, и Соммнианса, одетого тоже в простое, как крестьянин. Он заметил мое пробуждение, и тут же подошел с плошкой травяного настоя.
— Наконец-то. Выпей, Рыс, маленькими глотками.
Питье было сладким с ароматом меда и прохладным. Я пыталась сама поддержать плошку, но на удивление не смогла справиться с рукой, так была слаба. Все мое тело было накрыто и полотном льна, и шерстяным одеялом, и плотной старой шкурой, я взмокла, и малейшие усилия немного выбраться из-под этой жаркой тяжести, вызвали лишь дрожь в мышцах.