В одно из пустых больших корыт в углу налили воды, дали мне кусок мыла и жесткое мочало, а вещи все забрали. Купаться пришлось при всех, но женщин я не стеснялась. Мыла голову, отскребывалась с силой — я успела забыть, что значит горячая вода, и как от нее хорошо телу. Грязь, старая кожа с мозолей, все смывалось, все, казалось начинало дышать. Едва прачка окатила меня прохладной водой с ведра, и я потянулась за тканью, чтобы обтереться, как ворвалась лесничая и заорала:
— Все вон, на кухню! И чтобы носа сюда не совать, пока не выйду! Вон!
Но ко мне это не относилось, — Аника буравила меня свирепым взглядом и сжимала кулаки. Едва последняя юбка мелькнула за дверью, как та рыкнула, бросилась, и загудела басом:
— Тварь такая! Сучка поганая… не жить тебе за твое паскудство!
Один раз я увернулась, но во второй женщина схватила меня за плечо и швырнула к лавке. Ударившись ребрами и бедром, я, охнув, сползла на пол.
— Убью тебя! Или ты думала, Аника не узнает? У меня здесь везде первые уши! Как ты могла, тварь!?
Она почти схватила меня за горло, но я, поняв, что это не просто ее злость за какую-то мою провинность, а ярость, притворяться овечкой бросила. Извернувшись, я с силой укусила ее в кисть, вырвалась к середине помещения и схватила колотушку для белья:
— Не подходи!
Во рту у меня была кровь, а в глазах лесничей гнев и недоумение.
— Я знаю, что ты сделала! Давай сюда шею, и я ее сверну. Тебе в замке все равно не остаться!
— Если ты встанешь у меня на пути, то это я тебя убью! А в Раомсе останусь! Я слишком дорого заплатила за эту возможность…
Во мне опять бушевал огонь. Он уже не по жилам несся, а по самим костям. И пусть веса во мне было вчетверо меньше, чем у этой хозяйки, я знала, что буду зубами с ней грызться до последнего вдоха!
— Как заговорила… — женщина перестала на меня наступать, а встала и потерла кровоточащий укус. — И рожа теперь другая, и слова. Зачем ты карты цаттам отдала, дрянь такая? Ты хоть значение их знаешь? Ты понимаешь, что наделала, дура?
— Понимаю. А ты как будто сама не им служишь…
— Я служу тому, кому надо! А ты, за кусок хлеба родину продала…
— Приди я с пустыми руками к воротам, взяли бы? Нет! И не твое собачье дело, за что я ее продала.
Аника выдвинула вперед нижнюю челюсть, щурясь, смотрела на меня, и я готова была кинуться в сторону от той, где она собиралась броситься. В руках у меня было оружие, какое ни есть. Жаль только одежды — ни нитки. И если я выживу, я не знала, как мне было объяснить ее смерть. Но выжить нужно было мне, а не ей!
Только лесничая не торопилась на расправу. Наоборот, она вдруг распрямила сведенные плечи, встав прямо, и голос ее, хоть и грозно, но прозвучал уже без ярости:
— Нет… не за стол и кровать, по глазам вижу. И не с дури. Кто ты такая, и чего удумала?
Я молчала, не опуская колотушки.
— Тебе придется все мне сказать, как служителю на исповеди. Ведь я тебя все равно не выпущу отсюда. А убить меня будет очень непросто.
— У вас в плену тот, за кого я отдам все, что у меня есть. И жизнь тоже.
Аника долго молчала, а потом вздохнула:
— Опусти руки, и оденься. Вон для тебя белье и платье приготовлено. Иди! — Рявкнула она уже таким голосом, что опасаться лесничей я перестала. — Задубеешь. Ты не смотри, что я такая, я про любовь тоже знаю. Как баба бабу пойму… да и сделанного не воротишь. А все равно удавила бы!
Она сцепила пальцы, как бы сжимая мое горло в кулаке и поморщилась.
— Кусачая тварь. Как твое настоящее имя?
— Моя кличка Крыса, а коротко — Рыс.
— Тьфу! — та смачно плюнула. — Поганая кличка. Как есть подлая.
Я одела чистое, приятно пахнущее белье, теплые чулки, сунула ноги в просторные деревянные колодки. Платье мне было большим, но корсет его хорошо утянул.
— Чепец наденешь, как волосы высохнут. И колпак со шнурком не забудь. Положено… есть у нас пленные, верно. Семеро. Больше с полмесяца как привели, они ждут показательной казни, как их развеликий наместник пожалует… да не делай такие глазищи, Крыса! Я тоже хочу их вытащить, и раз уж ты подвернулась, так на тебя все и свалю. Время еще есть все по уму сделать. Меня слушаться во всем, и бояться должна стократ больше других, ясно?
— Хозяйка, — я не подходила к ней близко, а говорила издалека, — карты у них, и крепость могут накрыть с облавой. Пошли весточку, если сможешь, убереги их. Там знают, что я выкрала, знают наверняка, что сюда пошла… только вдруг все же не подумали, и остались.