И когда он меня отпустил, я побежала вниз со всех ног, словно за мной гнались! Анике не было ни на кухне, ни в прачечной, я нашла ее только у конюшни, где она отдавала распоряжения по уборке выпавшего днем снега.
— Хозяйка!
— Куда девалась?! Узнаю, что…
Но тут женщина осеклась, поняв по моему лицу, что есть какое-то дело. Оттащив меня, будто желая наказать, в сторону, она огляделась и сказала:
— Ну?
— Я подавала, а цатты оставили прислуживать в зале. Завтра, я слышала их разговор, будет большая облава. Гость, что приехал, он хороший ищейка, он проверяет все к приезду наместника, что будет уже на днях! Дай знак нашим, пусть уедут далеко или схоронятся надежно.
— Нашим… они тебе уже не наши. Как ты их поняла, ты знаешь их язык?
— Я знаю много языков, Анике.
— А все равно дура… иди в маленькую кухню, оденься, и жди меня снаружи, у дровней. Знаешь где это, с какой стороны двора?
— Да, от кладовых в левой стороне.
— Иди.
Глава шестнадцатая
Лесничая вышла со мной через калитку в главных воротах, свободно минуя дозорный пост. Никто даже не спросил, куда она со служанкой направилась на пороге ночи. Мы не пошли по тракту — почти сразу от ворот в сторону уводила дорога, которая была широко протоптана, только не чищена за последние дни и припорошена снегом. Женщина шла впереди, и едва огни ворот скрылись за лесом, сказала:
— Я часто хожу в свой лесничий дом, надо кормить собак. Иногда там и ночую, особенно, если с утра охота. Он в стороне. Тут дорогу можешь и не запоминать. Запомнишь другую… все равно хотела вытащить тебя, чтобы ты могла ночью потом не заблудиться.
Дорога описывала большую дугу, огибая территорию Раомса по крепостной стене. Мы шли долго, пока Анике не свернула в сугроб, в ельник, и не протащила меня сквозь колючие ветви:
— Видишь?
От края ельника к замковой стене уходил большой участок пустой земли, шагов триста. Среди серых камней кладки я разглядела маленькую калитку.
— Как выведешь пленных, вам нужно будет быстро расчистить снег у дверцы и выбраться за стену. Добежите до леса, сюда, напрямую, здесь на дорогу. На следы плевать. А по ней уже к моему домику. Поняла? К этому вечеру у меня будут готовы четыре лошади и теплая одежда. Я буду в замке, вас не встречу, так что сама справишься. Шестерых отправишь сразу, верхом по двое, а ты и твой полюбовник будете ждать меня.
— Зачем?
— Затем, что надо! Переждете, пока я не вернусь. Ночь для побега будет та, в какой день этот наместник прибудет. Все патрули будут ему на встречу пущены, свита большая. Людей прибавится, но и хлопот тоже. За вами в погоню не кинутся до самого утра, а если все хорошо будет, то и до полудня, как смена придет. Никто про побег не прознает!
— А стража?
— Не твоя забота. Пошли.
Дом Анике был большой, собранный из сосновых срубов. Он чем-то мне напомнил охотничий дом Рихтера, только шире — много пристроев для лошадей, для собак, для выделки шкур и хранении мяса. Большой двор с колодцем, маленькая крытая кузня в стороне.
— Ты здесь одна живешь?
— Одна.
Она толкнула тяжелую дверь плечом, вошла сама и пропустила внутрь меня. Я ничего не видела, пока лесничая не зажгла лампаду. Сняв сапоги в сенях, пройдя глубже, через еще одну дверь, разожгла камин и приказала ждать. Я тоже разулась. При лучшем свете оказалось, что просторные сени и комната за ними были уютны. Странным показалось, что такая мужеподобная женщина может оказаться хозяйкой такого дома.
— Иди сюда!
Пройдя на голос, зашла на кухню, где Анике собирала охапками в корзину грязные, лоснящиеся тряпки. Она доставала их из щели от отодранной половой доски:
— Неси это все и жги в камине. Дым черный. Если следить на осколке некому, или по темноте не увидят, или спать будут, я свою гончую отправлю. Моя псинка к травнице сквозь любую пургу, в любой мороз добежит, а сегодня погода ясная. Даже ветра нет.
Пока я жгла промасленное тряпье, она ввела в дом крупную охотничью собаку. Та тявкала и ластилась, соскучившись по хозяйке, но Анике цыкнула ласково-строго, и велела лечь. Собака легла, не переставая вилять хвостом. Взяв заячью шкурку, макая палочку во что-то в горшочке, женщина присела на полу у огня и стала выводить слова с внутренней чистой стороны, а потом подсушила над языками пламени.
— Взять, псинка! Взять!
Собака схватила шкуру. Анике открыла ей двери из сеней на крыльцо, откуда заметно пахнуло холодом — комната успела потеплеть.
— Травы, псинка! Травы! Бегом!
Она рванула с места и исчезла.
— Добежит, даже если издохнет. А та, если срочных вестей не будет, отправит ее обратно завтра.