- Альвева, словом господа, прошу тебя! Скажи! Скажи, что ты не причастна к этому! Или причастна, но что послужило причиной? - я всем сердцем надеялся на то, что она не виновна. Но в разумом понимал, что должен сделать, если вина за ней есть, - Альвева! Скажи же! Ну!
Так и не дождавшись ответа, я глубоко вздохнул и развернувшись к лошади отдал приказ:
- Взять ее! - почти на выдохе, но твердо произнес я, и тут же услышал визг. Софа попыталась остановить инквизиторов, не пропуская к Альвеве.
То, что произошло дальше, я осмысливал уже по дороге в Орден. Ги решил замахнуться на рыжую, чтобы ударить, дабы не мешала процессу правосудия. Мне хватило нескольких секунд, чтобы вытащить, привязанный к лошади меч и затормозить острие в одной фаланге от его шеи.
- Не смей ее трогать, - почти прорычал я, а Ги отскочил от меня, как черт от ладана. Другие инквизиторы посматривали в мою сторону с явной опаской. Я перевел холодный взгляд на застывшую Софу и скомандовал, почти прошипев. - Быстро в дом!
Господь всемогущий, что со мной происходит?
- Антоний! Святой! Святой Антоний! - окликнул меня Логот, а я медленно собирался с силами, понимая, что мне предстоит сделать, если Альвева не заговорит. Видит Бог, как я не хочу этого. - Святой, мы приехали. Пора.
Я перевел взгляд на уже спешившихся братьев. Они окружили трясущуюся и плачущую Альвеву, но близко никто не подходил. Это хорошо. Значит, я доступно на примере объяснил, как стоит себя вести ордену святого братства. Девушка затравленно оглядывалась, пытаясь спрятаться в собственную одежду. Я смотрел на нее со смесью жалости и решимости. Я понимал ее панику и мне становилось страшно от этих мыслей. Человек, чувствующий за собой вину, ведет себя перед судом именно так… Пусть я ошибаюсь, пожалуйста! Пусть я ошибся, и она не виновна!
Чем ближе мы подходили к церкви, тем громче стали слышны завывания Альвевы. Я поднял руку вверх, давая команду остановиться перед самыми дверями.
- Альвева, я умоляю тебя скажи что-нибудь! Что угодно! - почти взмолился я, но девушка продолжала молчать. Только поскуливания и всхлипы - это все, что она могла произнести, - Альвева, пожалуйста! Ты же знаешь, что я должен буду сделать, если ты не заговоришь!
- О, о пытках святого Антония легенды ходят! И то, что он сделал с твоим мучителем - это просто цветочки,- согласился Лагот, а Альвева никак не отреагировала на его слова, стиснув зубы. По ее щекам лились слезы, но она молчала. Бледная, растрепанная, еще недавно обретшая надежду на спасенье, воскресшая в руках Софы, чтобы снова умереть в моих.
Я еще несколько раз позвал ее, но, к сожалению, она так и не отреагировала. Видит Бог, я не хотел.. . Я отворил двери святого ордена и тяжелым шагом направился по коридорам. Я знал, что епископ ждет нас в молельном зале. Перед входом в святая святых я попытался еще раз заговорить с Альвевой, но она продолжала молчать, только теперь ее взгляд из затравленного превратился в волчий.
- Я никому не позволю тебя тронуть, - попытался донести я до Альвевы, как последнюю попытку воззвать к голосу разума. - Если ты не совершала этих преступлений! Скажи же мне!
Альвева молчала, а перед нами распахнулись двери, Виттор пригласил нас пройти внутрь.
- Убийца! Ведьма! Сжечь ее! За что ты??? За что ты так? Мы же хорошо относились к тебе! - наперебой верещала толпа, я поднял руку, призывая всех к тишине.
- Альвева, ты узнаешь этих людей? - вкрадчиво спросил я, тихо молясь про себя, чтобы она хоть как-то отреагировала, - Альвева, или эти люди наводят на тебя поклеп?
- Святой! Да как же так, - вышел вперед мужчина, закрывая собой плачущую жену, - У нас был один единственный ребенок! Мы и его еле вымолили у господа! А ты говоришь про поклеп? Да я ее своими руками.. .
- Остановись, - встал я между, кажется Осбертом и Альвевой , преграждая путь для народного суда, - Никто не смеет подходить, обвинять, рукоприкладствовать, пока я не разберусь. А когда я разберусь, Альвеву ждут два пути: свобода или костер. И не приведи Господь, кто-то из вас сделает что-то ей, если она будет отпущена на свободу.
Последнее предложение я произнес как можно понятнее, чтобы меня услышали и вняли. Женщины перестали плакать, вжимаясь в своих мужей, а кто-то прошептал : “Крылья….У него крылья… На стене крылья“ - показывая пальцем, на меня. Я резко развернулся, слыша как у епископа выпал посох, но крыльев не было. Ни на стене, ни у меня за спиной… Что происходит?!
- Вы сговорились что-ли? - рыкнул я, понимая, что каким бы ангельским не было мое терпение, оно вот-вот закончитс., - Что вы творите в стенах святой обители?
И тут произошло то, чего я не ожидал совсем. Ко мне подбежала женщина, кажется, Агнета, ее муж Йохан пытался остановить ее, но она вырвалась из его рук, и, подбежав ко мне, упала на колени, хватаясь за подол рясы.
- Прости меня, Господи, прости! Святой Антоний, не ведала, что творила! Времена тяжелые у нас! Выбора не было! Совсем не было! - рыдала она в мою рясу, а я понимал, что теперь я уже точно ничего не понимаю . Сначала они кричат, что Альвева - убийца, потом видят какие-то крылья, теперь просят прощения за что-то. Господи, это они безумны или я?
Женщина продолжала рыдать, а ее муж Йохан поднимал ее с колен и не переставая повторял: “ Она обезумела! Обезумела! От горя обезумела!”
- Прости,Господь, грешны мы! Мы сами продали Иду Альвеве! Она наш восьмой ребенок! Альвева принесла нам несколько мешков с зерном! И наши остальные дети больше не голодают! Господи, спаси нас! Помилуй! Раска-а-а-аившихся. Я не хочу в ад! Не хочу! Не хочу! - лепетала Агнета, заглядывая мне в глаза и ища в них что-то похожее на прощение.
Но нашла только злость, от которой отшатнулась, словно я пригрозил ей ножом. Я ничего не понимал, но знал, что должен разобраться. Единственное, на что хватило ума, так это отдать приказ:
- Йохана и Агнету - под стражу! Остальных родителей в допросную, я буду разбираться! Альвева, скажи мне, они говорят правду? - я развернулся к девушке, которая стояла, как зачарованная. Я тряхнул ее за плечо. Ее волосы дернулись, а она смотрела на меня, поджав губы и молчала. - Альвева, ты делала это или нет? Зачем они продали тебе детей? Ты действительно их ела? Что здесь происходит?!
Я старался отдышаться, и чтобы успокоиться запустил руку в волосы. Что происходит с этим миром? Что стало с моим орденом? Что стало с людьми? Продать своего ребенка! Это как же надо…
- Ты знаешь, что должен делать, святой, - подливал масла в огонь епископ. Посох ему уже вернули, святой отец чинно опирался на него, глядя на всех свысока, - По твоим же заветам, святой Антоний, отказавшийся сотрудничать со святым судом, в защиту себе или обвинение, к нему применяются…
- Иные методы дознавания, - сквозь зубы процедил я, отчетливо помня свои писания для ордена. Я предпринял последнюю попытку разговорить Альвеву. Я смотрел ей в глаза и держал ее за подбородок. Она молчала и отводила глаза. - Альвева, последний раз прошу тебя! Именем Господа заклинаю, скажи что-нибудь! Ты не оставляешь мне выбора! Я буду обязан применить к тебе устав допроса!
Девушка молчала… Я не знал почему, единственное, что мог сделать для нее - выбрать первым один из гуманных способов дознавания…
- Готовьте дыбу, - я отдал приказ и развернувшись на пятках направился прочь из молельного зала. Шаги гулко отдавались от стен обители, создавалось впечатление, что орден вымер. - Господи, прости….
С тяжелым сердцем я вошел в пыточную. Поникшую и молчащую Альвеву уже приковали к дыбе, рядом с дверью стоял писарь, раскладывая свои бумаги на высоком столе. Палач уже приготовился исполнять свои обязанности, а я смотрел на ведьму. Я верил в то, что сейчас, при виде пыточной, она наконец-то заговорит.
Но ведьма молчала. Нет ничего страшнее тишины, когда на кону была правда.
- Спорим не будет пытать? - потер лапки Люцифер, протягивая руку всем желающим. - Мишенька, спорим на меч, что Туся попугает и отпустит? Он же святой! А пытать как бы грех!