После ресторана они уже держались вместе. Боб очень коротко обрисовал благодатную жизнь сезонников, рассказал пару смешных случаев, но эта тема его не привлекала. Тянуло на раздумье о доме. Собеседник очень хорошо понимал Боба, и Боб рассказал и про Анютку, как ее в детстве кабан покусал и у нее шрамы теперь на лице, и она, поди, из-за этого замуж не может выйти. Потом, . наконец, отважился и спросил у внимательного слушателя, что это за профессия такая – драматург. Он предполагал, что его новый знакомый работает по части тяжелой промышленности. Такая уж ассоциация возникла у Боба.
– Я, брат, пьесы пишу. Ты в театр-то ходишь?
– Да нет, не приходилось,- сознался Боб, – все руки не доходят.
– Ноги, – уточнил Лавренков.
– Точно! – рассмеялся Ахмылин. – Знаете, я ведь тоже первый раз драматурга живьем вижу.
Они оба посмеялись, и тут объявили посадку на Москву,
– Вот я и дождался, – сказал новый знакомый, – мой рейс. Ты вот что, Борис. Будешь в столице – заходи ко мне! Я буду очень рад. Поговорим! Идет? – и он написал Бобу свой адрес. – Если что, пиши. Отвечу с удовольствием!
Боб смутился. Он вдруг вспомнил эти пять зим, прожитые в Красноярске. Бывало, гнали даже из подъездов, не то что переночевать пускали или в гости приглашали. Однажды за пьянку его выселили из общежития, и он целый месяц ночевал где придется. Случалось, и в подвалах… А тут – «с удовольствием!». Будто товарища. II познакомились-то всего часа четыре назад…
– Ты не стесняйся! – убеждал его Лавренков. – У нас, брат, москвичи – народ гостеприимный. Заходи!
Боб проводил драматурга до аэродромной калитки, а потом долго стоял, облокотившись на забор, и ощущал, как подступает одиночество. Вот ведь, встретились просто так, поговорили, а расставаться уже грустно. «Даже и сезона одного вместе не были, шурфа не вырыли, а уже будто кореш…» – думал Боб, провожая глазами взлетающий московский самолет.
Ночь Боб провел в аэропортовском кресле. Дремал, прислушивался к голосу диспетчера, вспоминал драматурга и втайне ждал, когда заступит на дежурство та Синяя женщина.
Она пришла часов в девять, прекраснее, чем вчера. Чувствовалось, за ночь она хорошо отдохнула. Боба она заметила сразу, глянула только и все. Не кивнула, не улыбнулась. Он поерзал в кресле, хотел поправить лохмы на голове, но их не было. А когда в следующий раз поднял глаза на барьер «Старший диспетчер», то чуть не задохнулся.
Синяя женщина манила его к себе пальцем!
На дрожащих ногах Боб прибрел к барьеру, но сказать ничего не мог.
– Куда надо-то? – торопливо спросила она и осмотрелась.
– Никуда, – криво улыбнулся Боб.
– Я спрашиваю, билет тебе до куда? – с нетерпением переспросила Синяя женщина. – Деньги давай, паспорт.
– Мне не надо билета… – ничего не понимая, пролепетал Борис.
– А что тогда трешься здесь?
– Улететь хочу…
– Ну так давай деньги! – вышла из себя диспетчерша.
Наконец до Боба дошло. И оттого, что вчерашний его широкий жест попросту приняли за взятку, он разозлился и вскипел.
– Мне не надо вашего билета! – крикнул он, задыхаясь от обиды. – Плевал я на ваш билет! Ну при чем здесь билет?
Синяя женщина рассвирепела, как кошка. Растрепалась вмиг вся и поблекла.
– Не аэровокзал, а ночлежка! – вопила она. – Запускают всяких ханыг и бичей сюда!
– Это кто, я ханыга?! – ринулся Боб в наступление, на ходу подбирая слова. – Да я… целое лето пахал как лошадь! Ишь! За людей нас не принимает! – он не заметил, как заговорил во множественном числе. – Мы в тайге сидим! В воде по колено! Мы отдыхать хотим! По-человечески! А нас тут как встречают?! Это кто ханыги? Да про нас… может, книгу напишут! – Боб опять чувствовал, что его понесло, но от обиды и злости собой не владел. – Бичей запустили? Выходит, мы не люди, а так себе, скотина?!
– Милиция-я! – крикнула диспетчерша и отскочила от барьера, словно опасалась, как бы лысый тип не набросился на нее и не впился зубами в горло.
Это слово привело Боба в себя. Он скрипнул зубами, прихватил свой чемодан и кинулся вон. Едва отдышавшись, Боб стал проклинать свою дурную голову. Вспышка гнева прошла, и теперь Боб стал противен самому себе. Он брел по улице и проворачивал в памяти сцену неожиданного скандала. Когда дошел до места, где Синяя женщина ни за что так тяжко оскорбила Боба, вновь разозлился: «Какие мы ханыги? Ну пьем, так на какой ляд мы пашем по целому лету? Мы не ходим и копейки не сшибаем. Я голодать буду, но сам никогда не попрошу! Привыкли всех под одну мерку. Если пьяный – значит, ханыга. А настоящий бич – не ханыга! Он такой же трудяга. Да еще какой трудяга!»