Далеко и чуть слышно рокотал вертолет. Он шел, низко опустив нос к земле, и блестящий хвостовой винт походил на серебряное блюдо. Тяжело замахал крыльями и отлетел в сторону старый коршун. Хлопающий звук нарастал, и на площадке поднялась суматоха: прыгали, орали, хватали вещи. Когда «МИ-4» уселся на бревенчатый настил, люди бросились к машине, под напор воздушной струи, раздувающей щеки. Кто-то упал, с Боба сорвало фуражку, и он, бросив рюкзак, кинулся догонять ее по полю. Гул вертолета приятно давил на уши, и перекричать его, не сорвав голоса, было невозможно.
В вертолете Боб, убежденный, что наличие его головного убора позволяет ему быть с авиацией на «ты», забрался в кабину и закричал:
– Давай, командир, крути!
Машина круто набирала высоту.
2
В Красноярске веселым пассажирам вдруг стало одиноко и тяжело. Кое-кто, получив деньги, откололся. Осталось четверо, так и брели вчерашние таежники вчетвером. Карманы брезентовых штанов отдувались от заработанных тысяч. Шура Михайлов поглаживал живот, предлагал:
– А если нам в пельменную заскочить? Потом бы и Боба проводили…
Но Боб решительно отказался.
– Мне в военторг надо. Ремешок к фуражке купить.
– Пошли, – бросил Мыльников,- не ломайся.
– Мне все равно, мне один черт, – поспешил согласиться Сотников. – Я все равно не пью.
В пельменной «врезали», закусили липкими машинными пельменями. Припек долго колебался, нюхал водку, пробовал на язык, чмокал, но потом залпом хватил стакан. Сидели тихо, озирались и жевали аккуратно синеватые куски теста, но только поначалу. После второй почувствовали себя свободнее и разговорились.
– Вы смотрите, чем нас кормят? – снимая пробу со второй тройной порции, сказал Шура мужикам. – Это разве пельмени? Ракушки! Тесто вареное. Но написано-то – пельмени! Значит, надо приписать: пельмени без мяса… А потом высчитывают как за с мясом, а они без него! Ничего что-то я не пойму…
Рассуждая, Шура не забывал работать ложкой.
– Едем со мной,- предложил Боб. – У меня мать пельмени готовит такие! Пузо лопнет!
– Не сманивай,- сказал Шура. – Это преступление, я еще с собственной женой не целовался.
– Она, поди, за другого выскочила, – предположил Сема и выразил желание ближе познакомиться с творцами пельменей. Неуклюже выбрался из-за стола и бочком двинулся к стойке.
– Ну привет! – сказал Шура. – Жди, выскочит она! Помри, так она и в земле будет ждать. Ну кому нужна моя жена?
Боб, которому семья казалась святыней, заспорил:
– Ты брось. Жену надо ценить. Вот если я когда женюсь, то буду ее бере-ечъ! Мухе не дам сесть, – и он на самом деле согнал муху с разваренного пельменя.
Семы некоторое время не было, и сам процесс знакомства для сидящих за столом остался неизвестен. Но Сема скоро вернулся и не один – с двумя «Экстрами».
Потом Шура кричал, что он брат самого хоккеиста Михайлова, и пытался показать, как надо забивать шайбы, метая ногой чайные стаканы в широкий оконный проем, но мазал, и «шайбы» уходили к недовольным зрителям. Потом показывал силовые приемы какому-то канадского вида мужчине. Сема пусть странно, но все же познакомился с раздатчицей – облил ее пельменным бульоном, а Сотников поднялся на стол, встал в позу Маяковского и пламенно начал читать: «Мы работаем как лошади-и-и. Наши жнл-лы как струн-на…»
Вконец опьяневший Боб тянул те же строки нараспев и никак не мог сосчитать, сколько же сейчас лет Анютке…
Утром Боб сидел в непонятном месте и у него настойчиво спрашивали фамилию. Он же, как назло, не мог ее вспомнить, потому что в затылке стреляло, и Бобу от выстрелов становилось дурно. Наконец он с трудом различил перед собой обыкновенного милиционера.
– И кем ты работаешь? – спросил милиционер.
– Кайлографом, – тускло отозвался Боб.
– Непонятно. Что за профессия?
– Есть такая, м… м… нелегальная, – нашел слово он.
– Так. Ясно,- хитро оказал милиционер. – А теперь поясни, где ты взял эти деньги? – и выложил перед Бобом кучу полусотенных, десяток, пятерок.
– Деньги? – постарался вспомнить Боб. – Не знаю… А! Это мои деньги. Я их заработал в тайге. Отдыхать еду. Прилетел недавно. Скоро улечу… потом опять прилечу…
– Хватит болтать, летчик,- оборвал его милиционер.- По делу отвечай, а то как раз улетишь в одно место…
– Ну правда, мои! – Боб пришел в себя окончательно. – А в чем дело? Я, может быть, общественный порядок нарушил? Не мог нарушить. Пьяный был, не отпираюсь, а порядка не нарушал. Не! Закон.
Милиционер отлучился звонить в кассу, где Боб получал вчера деньги, а обескураженный отдыхающий сидел на привинченном табурете, скреб макушку и горестно размышлял: «Как это я сюда попал? Где ж мужики подевались? А! Наверное, в других камерах сидят. Стоп. А вдруг я и правда порядок нарушил? Может, я женщину какую обидел?.. Ох! Хоть кого, но только не женщину!»