— О, это в высшей степени интересно! — воскликнул обрадованный Эльрих. — Пожалуй, я проживу здесь подольше, поспею еще вернуться в свой одинокий дом. Правда, у меня есть кое-какие планы насчет будущего…
— А! Опять поедете в Египет?
— Нет, я так много путешествовал, что начинаю мечтать об отдыхе. Но мне недостает домашнего очага и… — Эльрих вздохнул, смущенно потупился и тихо договорил: — Подруги жизни.
— Вы, кажется, с ума спятили! — воскликнула Ульрика. — У вас добрых пятьдесят лет за плечами и седые волосы, а вы собираетесь сделать такую глупость.
— Сделал же ее Зоннек, — обиженно возразил маленький человечек, — а он на два года старше меня.
— Зоннек — это Зоннек! — выразительно пояснила Ульрика. — Он может позволить себе это, а разве вы — знаменитый исследователь Африки? Разве вы открыли источники Нила?
— Нет, но я открыл одну надпись в Фивах, когда помогал покойному профессору Лейтольду. Я первый увидел ее, а профессор уж разобрал. Она дала нам очень ценные сведения о Рамзесе и Сете[7] и о династии.
Бедный Эльрих надеялся произвести впечатление на собеседницу ученостью, почерпнутой у профессора, но ошибся в расчете — Мальнер сердито перебила его:
— Отвяжитесь вы от меня со своими мудреными названиями! Вы знаете, что я терпеть не могу старых мумий! Так вы затеяли жениться на старости лет? Мой покойный Мартин, правда, сделал то же самое, зато ему еще в могиле пришлось увидеть, как его вдова вторично вышла замуж и приобрела троих мальчишек, которых целый день наказывает. И поделом ему! Уж если мужчина втемяшит себе в голову какую-нибудь глупость, то с ним ничего не поделаешь; толкуй, сколько хочешь, он все-таки ее сделает.
Эльрих молчал, глубоко обиженный. Опять эта бесцеремонная дама дурно обращалась с ним; за десять лет она ни на йоту не изменилась, напротив, пожалуй, даже стала еще грубее. И все-таки он призадумался: участь покойного Мартина, которому пришлось «в могиле увидеть» такую штуку, показалась ему не особенно завидной.
Между тем они дошли до виллы Бертрама; из сада неслись громкие, веселые крики. Мальчуганы, как всегда, играли в дикарей и потому были украшены соответствующими африканскими атрибутами; даже у маленького Ганса на голове торчал пучок петушиных перьев, и он изощрялся в самых странных гримасах, размахивая маленьким садовым шприцем, игравшим роль смертоносного оружия. Но, завидев тетю Мальнер, они бросили игру, с громким криком понеслись ей навстречу и принялись исполнять вокруг нее нечто вроде военного танца. Ульрика бранилась, грозила им зонтиком и старалась спрятать свой саквояж, но на него-то и метили дикари, очевидно, обладавшие уже некоторым опытом в этом отношении.
— Тетя — караван! — объявил старший. — Мы нападем и разграбим его. Раз, два, три, ура!
— Ура! — подхватили другие, а вслед за тем все разом набросились на караван и разграбили его по всем правилам.
Пришлось отдать кладь; впрочем, Мальнер защищала ее не особенно энергично, и победители, не теряя времени, накинулись на добычу.
Эльрих не верил глазам, когда из саквояжа, который казался ему до крайности опасным, стали появляться на свет Божий разные хорошие вещи: большая плитка шоколада, мешочек с пирожными, коробка засахаренных фруктов и, наконец, книжка с картинками. Каждый предмет был встречен громогласными выражениями радости, а Ульрика стояла и наблюдала за этим с сердитым удовольствием.
— Ну, разве не моя правда? — обратилась она к своему спутнику. — Разве это — не безбожные повесы?
— Кажется, дети не боятся вас, — сказал Эльрих в безмерном удивлении.
— Эта шайка никого не боится. Если бы даже сам черт предстал перед ней собственной персоной, они только рассмеялись бы ему в лицо, — сказала Ульрика с негодованием. — Ну, пирожные разделите между собой, а остальное спрячьте до завтра. Книжка — Гансу… Поняли?
Она зашагала к дому, сделав знак Эльриху следовать за ней. На веранде они нашли Бертрама и его жену, которые сидели за кофе и приветствовали старого знакомого с радостным удивлением.
— Господин Эльрих! — воскликнул доктор, протягивая гостю руку. — Вот это хорошо, что вы собрались к нам в Кронсберг! Ну, как же вы поживаете?
Эльрих не изменил своей утонченной вежливости; он в самых изысканных фразах выразил свою радость по поводу свидания, восхитился цветущим видом госпожи Бертрам, поздравил ее с тремя сыновьями, с которыми сейчас имел удовольствие познакомиться, и только тогда сел на предложенный стул.