— Человек сказал. Человек подумал. Седьмой узнал.
Вот оно что — телепатия... След былого могущества, остаток величественной культуры, еще не совсем позабытой. Интересно, многие ли другие существа в пещере наделены тем же даром?
— Человек пойдет вместе с Седьмым? — спросил Седьмой.
— Человек пойдет, — решил Уэбб.
«В самом деле, почему бы и нет?» — сказал он себе. Идти на восток, в сторону поселений — это не решение. У него не хватит пищи. У него не хватит воды. Его подстережет и сожрет какой-нибудь хищник. У него нет ни малейшей надежды выжить.
Но если он пойдет за крошечным существом, что встало рядом с ним во мраке пещеры, надежда, быть может, забрезжит опять. Пусть не слишком твердая, но все-таки надежда. Появится пища и вода — или по крайней мере надежда на пищу и воду. Появится спутник, который поможет ему уберечься от внезапной смерти, странствующей по пустыне, который предостережет его и подскажет, как опознать опасность.
— Человеку холодно, — произнес Седьмой.
— Холодно, — согласился Уэбб.
— Одному холодно, — объявил Седьмой. — Двоим тепло.
Пушистое создание залезло к нему на грудь, обняло за шею. Спустя мгновение Уэбб осмелился прижать существо к себе.
— Спи, — произнес Седьмой. — Тепло. Спи…
Уэбб доел остатки своих припасов, и тогда семеро «древних» вновь сказали ему:
— Мы позаботимся...
— Человек умрет, — настойчиво повторял Уэбб. — Нет еды. Человеку смерть.
— Мы позаботимся, — твердили семь маленьких существ, выстроившись полукругом. — Позаботимся позже...
Он понял их так, что сейчас еды для него нет, но позже она должна появиться.
Они снова двинулись в путь.
Пути, казалось, не будет конца. Уэбб падал с ног и кричал во сне. Он дрожал мелкой дрожью даже тогда, когда удавалось отыскать древесину и они сидели, скорчившись, у костра. День за днем только песок и скалы — ползком вверх на крутой гребень, кубарем вниз с другой стороны или шаг за шагом по жаркой равнине, по морскому дну давно минувших эпох.
Путь превратился в монотонную мелодию, в примитивный ритм, в подпевку из трех звенящих нот, заунывную, нескончаемую, которая стучит в висках весь день и еще многие часы после того, как настала ночь и путники остановились на отдых. Стучит до головокружения, пока мозг не отупеет от стука, пока глаза не откажутся четко видеть мир и мушку пистолета — надо встретить огнем нападающего, подползающего или пикирующего врага, вдруг возникающего ниоткуда, а она превращается в расплывчатый шарик.
И повсюду их подстерегали миражи, вечные марсианские миражи, которые, кажется, граничат вплотную с реальностью. Мерцающие картины вспыхивали в небе: вода, и деревья, и неоглядные зеленые степные дали, каких Марс не видел на протяжении бессчетных столетий. Словно, как говорил себе Уэбб, минувшее крадется за ними по пятам, словно оно по-прежнему существует и пытается нагнать тех, кто ушел вперед, оставив былое позади против его воли.
Он потерял счет дням, заставляя себя не думать о том, сколько еще таких дней до цели; в конце концов ему стало мерещиться, что так будет продолжаться вовеки, что они не остановятся никогда и это их пожизненный удел — встречать утро в голой пустые и брести по пескам вплоть до прихода ночи.
Он допил остатки воды и напомнил семерым, что не сможет жить без нее.
— Позже, — ответили они. — Вода позже.
И действительно, в тот же день они вышли к городу, и там, в туннеле, глубоко под лежащими на поверхности руинами, была вода — капля за каплей, мучительно медленно, она сочилась из разбитой трубы. Но все равно — вода, даже еле капающая, на Марсе была чудом из чудес.
Семеро пили сдержанно: они столетиями приучали себя обходиться почти совсем без питья, приспособились к безводью и не страдали от жажды. А Уэбб лежал у разбитой трубы часами, подставляя под капли ладони, стараясь накопить хоть немного воды, прежде чем выпить ее одним глотком, а то и просто отдыхая в прохладе, что было само по себе блаженством.
Потом он заснул, проснулся и выпил еще немного; теперь он отдохнул и жажды больше не чувствовал, но тело кричало криком, требуя еды. А еды не было и не было никого, кто мог бы ее принести. Маленькие существа куда-то скрылись.
«Они вернутся, — успокаивал он себя. — Они ушли ненадолго и скоро вернутся. Они ушли, чтобы достать мне еды, и вернутся, как только достанут...»
Все его мысли о семерых были именно такими, добрыми мыслями.
Не без труда Уэбб выбрался наверх тем же туннелем, который привел его к воде, и наконец очутился возле развалин. Развалины лежали на холме, господствующем над окружающей пустыней; с вершины холма открывался вид на многие мили, и, в каком направлении ни взгляни, местность шла под уклон.