Позже, взятый на обследование казами, Ливенст Рокнодр не отрицал возможного влияния своей волей на судьбу магистара. Как ничего не отрицал и в других случаях, где данные секторного радиопуска уже точно указывали на его посредническую роль между существованием плохого и расплатой за участие в использовании плохого в каких-либо целях.
Любопытно здесь также то, что казы, уяснив, с кем имеют дело, долго не могли «управиться» с Ливом, боясь последствий, которые могли наступить тут же.
Его содержали в роскошной камере-сул, где он не имел отказа ни в чём, даже в женщинах, число которых в мой век уменьшилось до катастрофической величины – пяти с половиной процентов от количества мужчин, почти сплошь педерастов. Как я уже говорил, сам Лив считал высшей мерой порядочности искоренение зла в себе, и, возможно, поэтому факт заточения не использовался его волей как поводом на ответную реакцию по отношению к обидчикам. Но, с другой стороны, в это время ещё продолжали происходить события, диктовавшиеся его всепроникающей волей, – но только за пределами Локдола. Что делать, как и все исключительные люди, этот ропол, кажется, просто должен был быть именно таким – не разгаданным до конца.
Когда зондирование его интеллекта было проведено в достаточном объёме, то выяснились многие тысячи векторов, по которым его воля, без его подсказки, обращалась на обижавших. Соответственно руды смогли вычислить «адресатов», которым доставалось на орехи. Графическое изображение этого феномена потрясло каждого ропола и жителей планеты до основания. Оно показывало, что воля Рокнодра проникала буквально всюду, настигая «провинившихся», и не было ей ни преград, ни отврата. А одновременно выявились чудовищные блуждания юриспруденции и соответственно – пенитенциарии, в пекле которой незаслуженно отстрадало едва ли не шесть седьмых населения.
В возрасте тридцати шести лет и одиннадцати месяцев Лива умертвили путём отсечения головы и части туловища вместе с плечами на орудии казни, напоминающем гильотину.
Хотя казы и остерегались обсуждать вопрос о лишении его жизни, но ничего другого не оставалось. Семнадцать из них, «проговорившихся», были обнаружены волей Рокнодра и жестоко наказаны: их спалило синим огнём.
На протяжении ещё долгих двадцати восьми лет продолжалось потом её истребляющее воздействие, стоившее жизни и существования большому числу людей, животным и всяким предметам – на земле и за её пределами.
Память о Ливе удивительно прочна и вряд ли сотрётся когда-нибудь. Ведь это был тот редкий и даже, пожалуй, единственный случай, когда деяние воли человека не прекращалось и с его уничтожением. Но, конечно, никто при этом не вспоминал, что умерщвление Рокнодра не сопровождалось каким-либо юридическим приговором или хотя бы каким-то обоснованием на бытовом уровне.
Да, нравы моего времени позволяли обходиться без этого…
Перевод с коро
Стиховья
Из коллекций разных лет
Стихотворные опыты
Побережье
Месяц сегодня в ущербе.
Месяц в тумане.
Снится ему полнолуние.
Снится ему что-то раннее…
Волны притихли, уснули.
Звуков не стало.
В блеске рассеянном, синем
плавают скалы.
«Мы стоим под луной»
Мы стоим под луной.
Твоя талия звонче бокала.
Льётся безмолвия песня.
Не от себя
Мы с вами слишком долго не мужали
и до конца не знаем, как стары;
когда по-детски пели и смеялись, —
уж мы не вспоминаем той поры.
Мы слишком много потеряли сразу:
наш ум, ещё нестойкий, охладел.
И юности порыв без пользы пролетел,
уйдя из памяти и став пустою фразой.
И всё ж горит пока над нами луч надежды…
Но нам уж не сменить своей одежды:
она навек негодованье скрыла,
с которым мы теперь клянём земное зло.
Безвременья бесчувственная сила
с крутой скалы нас бросила на дно.
Май
Весною
землю
относит в рай…
Благоухает
роскошный май!
Цветёт долина —
огнём горит!
И по ложбине
ручей звенит.
В наряд зелёный
одеты – бор,
холмы и склоны,
и цепи гор.
И солнце светит
теплей, теплей,
и смотрит в реку,
и блещет в ней.
И песня льётся
и вдаль зовёт,
и сердце бьётся,
чего-то ждёт…
Уж близко лето.
Как много света!
Какая синь!