- Эй! Я застряла! - заорала она, пытаясь перекричать ветер. - Застряла в твоем крыльце!
Мирель обхватила руками колено и начала тянуть, стиснув зубы. Обломки дерева больно впивались в кожу. Мирель чертыхнулась, совсем уж не по-женски, а через мгновение нога легко выскользнула из отверстия, как повешенный из растянувшейся петли.
С тяжелым сердцем Мирель возвращалась домой. Мать непременно отвесит затрещину и отругает: по ее мнению, Мирель следовало стоять на своем до конца, молотить в дверь кулаком и оглашать всю округу громкими воплями о помощи. Родительница глянула с надеждой, девушка качнула головой, прошептала:
- Нельзя... Сказал - завтра.
Глаза матери потухли. Тин, с нетерпением ожидавший возвращения невесты, посапывал на соломенном тюфяке в углу. Мать с чувством хлестнула его ладонью по смазливой мордашке: Тин всполошился, вскочил, затравленно озираясь. Наконец его взгляд сфокусировался на Мирель. Он тряхнул головой, мучительно улыбнулся:
- Ну?
- Баранки гну, - сухо ответила девушка. - Колосок дал - видно, на могилку положить. Ищи себе другую суженую.
Тин издал тяжелый вздох, почесал в затылке. Мирель внимательно следила за ним - неужто воспринял ее слова всерьез и теперь перебирает в уме девчонок? Но он лишь покосился на стол: там, обернутый в два полотенца, стоял горшок с кашей.
- Садись уж, - махнула рукой мать, - зятек будущий... И ты садись. За неделю не отдала концы, до завтра как-нибудь дотянешь...
Мирель попыталась улыбнуться. В следующий момент ее скрутило, невыносимо сдавило грудь: девушка рухнула на колени, судорожно рванула воротник платья. Пуговицы посыпались на пол; в глазах матери застыл ужас, Тин попятился к двери.
Мирель широко разевала рот, пытаясь глотнуть как можно больше воздуха, но стенки горла плотно сжались и не желали пропускать кислород. Платье разорвалось до пояса: Тин залился краской, но не отвел взгляда. Мирель было все равно. Из глаз градом катились слезы, в грудь вонзались раскаленные стержни, лицо опухло и налилось мертвенной бледностью. Мать бросилась к ней, схватила за плечи, затрясла. Мирель плакала от боли, беспомощно раскрывая рот, как выброшенная на берег рыба.
- Выйди, - велела мать, оглянувшись на Тина. - Выйди, а не то...
Он словно ждал ее приказа, метнулся за дверь. Ему и самому невмоготу было смотреть. Стройное тело, содрогавшееся в конвульсиях, казалось уже не таким привлекательным.
Мать лихорадочно обшарила ее карманы, нашла колосок, вложила в трясущуюся руку. Мирель сжала кулак, ногти вонзились в кожу ладони. Еще одно нескончаемое мгновение агонии - и боль ушла. Отпустила.
Мирель обессилено повалилась на пол. С минуту дышала тяжело, глубоко, вытянула перед собой руки. На губах скользила улыбка. Она жива, она не умерла... Жизнь казалась ярким солнечным зайчиком на стене, жемчужной каплей росы в лучах рассвета; воздух наполнился теплом и любовью; тонкие руки Мирель были пределом совершенства. Глаза матери сияли, как две звезды во мраке ночи. Она обняла дочь, припала к ее плечу, и плечо вдруг стало мокрым и горячим...
- Завтра, - прошептала Мирель. Душа наполнилась новой надеждой. - Он сказал - завтра.
- Раздевайся, - скомандовал он.
- Догола? - уточнила Мирель.
- Ага.
Мирель отошла в затянутый паутиной угол, стыдливо отвернулась. Сняла накидку, платье, исподнее, подпихнула ворох одежды к стене. Холодный и сырой подвал не вызывал воодушевления, но казался подходящим местом для проведения темных ритуалов. Посреди комнаты возвышался продолговатый каменный алтарь, свеча, состоявшая из огарков, медленно оплывала воском.
Мирель обернулась, прикрывая руками грудь. Он мельком глянул, не выказывая интереса:
- Крестик тоже.
Девушка молча повиновалась, положила распятие на груду одежды. Про себя подумала - все ясно, не богоугодное это дело. Внезапно осмелев, Мирель спросила:
- А делать что будешь? Я это, у меня жених есть.
- Не бойся. - Она могла лишь представлять, какие рожи корчит колдун в глубине своего капюшона. Голос, бесстрастный и хрипловатый, был отнюдь не старческим. - Не трону. Ложись. - Он кивнул на алтарь.
От прикосновения к холодному камню тело пробрала дрожь. Поверхность оказалось пыльной и липкой. Мирель улеглась на алтарь спиной, с трудом преодолевая брезгливость. Колдун переплел пальцы, что-то тихо зашептал: она не могла разобрать слов, да и не хотела. Береженого бог бережет, думала Мирель. Она едва сдержалась, чтобы не заткнуть уши руками - вдруг все-таки удастся разобрать невнятное бормотание колдуна? В ноздри ударил терпкий, сладковатый запах, настолько сильный, что захотелось чихнуть.