Запыхавшись от счастья, Маруся поднялась в дом. – Занята? – застала она Марту в полном здравии.
– Не совсем. Ты что такая, полыхаешь огнем?
– Я беременная!
– Ну и новость! – уставилась на нее шокированная Марта, – что делать будешь?
– Рожать! – пронзила ее Маруся без всяких сомнений. – Я прикинула, получается примерно уже два месяца… Мне даже не в намек, как так получилось. Сейчас лишь дошло до меня! – светилась Маруся от чуда, произошедшего с ней.
– Так это здорово Маруська! Я так рада! Влад знает? – улыбаясь глазами, спросила она.
– Нет, нет. Мне и говорить ему не хочется. Он сразу напьется на радостях, песни начнет распевать свои. Ты же знаешь, я его пьяным терпеть не могу! По мне, так пусть месяца три не знает!
– Точно. Кому, кому, а ему поистине пить нельзя…Таким идиотом становится, даже не знаю, как ты умудряешься терпеть это.
– Сама на знаю…, – зажмурилась Маруся, отсекая мысли о муже. – Да, и на свое вино уж тоже не зови! Пусть стоит до лучших времен!
– Бросила ты меня, подруга. Мы и так редко собирались… Ладно, будем отныне пить один чай, – сдалась Марта, войдя в положение подруги.
– Денис то дома? Удалось по поводу работы узнать у него? Мне любая сойдет, лишь бы срочно, пока живот не вырос, – сострила Маруся.
– Не переживай, Денис спит, как встанет спрошу.
– Ой, надеюсь. Ну все подруга, побежала обратно.
– Давай, Маруська! Береги себя, не перетруждайся хлопотами!
– Буду стараться!
19
В полуденное время Маша сидела на кухне за интересной книгой, в ожидании, когда проснется Майкл. Благодаря ее заботе, широкоплечий, рослый молодой человек, проспав сутки, выздоровел к утру от вредного недуга. Замотанный в простыню, он встал пред Машиным взором похожий на большую белую глыбу с черным гребнем, вполне окрепшим, хоть и с припухшими веками.
– Доброе утро, Маша, можно к тебе на «ты?» – разрезал его голос квартирную тишину.
– Доброе, Майкл. Не возражаю. Как ты себя чувствуешь? – приветливо улыбнулась Маша, и ее глаза, цвета голубики заиграли свежестью утра в росе. Она поднялась с табурета и закрыла форточку, чтобы не продуло полуголого огромного человека, влажным, осенним воздухом.
Майкл присел рядом и вымолвил, немного мявшись: – признаюсь, не поверил тебе, а потом как стало худо… С жизнью успел попрощаться, – выдохнул он и затих. – Даже, мотоцикл свой задарил приятелю, думая, что он мне уже точно не понадобится… Между двумя мирами побывал. И до чего странная штука, проснулся я сейчас каким-то другим человеком, что ли, с другим мировоззрением… – выговорился Майкл, вздрагивая тяжеловесными плечами.
– В слабости нету веры… – методично заключила Мария. – Посему и перестала я практически помогать пьющим. Пусть простит меня за это матушка. Но, я рада, что ты окреп. Кашу будешь? Тебе необходимо поесть, – залепетала она, с усладой женской.
– Буду! Спасибо, – пошелестел он книгой, что читала до него Мария.
Целительница незамедлительно поставила перед Майклом двойную порцию каши с маслом и навела ему крепкий чай. Ее «живой» гость ел с явным аппетитом, быстро опустошая тарелку.
– Маша, можно я тебе задам нескромный вопрос? – обратился он, насытившись едой.
– Задай, – ответила Маша и у окна толстый, невысокий холодильник закряхтел вдруг, словно истаскался и выдал человеческое – «пф», покачнувшись вместе с электрическим сверкающим самоваром, что восседал на нем.
– Как ты смотришь, если я день, два поживу у тебя, пока не решу вопрос с мотоциклом? – и черная скала уставилась на хозяйку вопросительно.
– Располагайся, и пусть тебя не смущает, что мне завтра на работу, – уверила она его с блеском добрым голубых глаз, а губы ее так и стремились улыбнуться каждый раз.
– Спасибо. Мне повезло, что я встретил тебя, – поблагодарил он, собираясь помыть за собой тарелку.
– Все устроиться, – ответила Мария, не давая ему это сделать, ощущая как исполин вознесся над ней, – в гостях не моют.
– А помыться? – скромно спросил он, с запашком тины.
– Пожалуйста, правда твои футболка и носки постираны, и не просохли, – хлопотала Мария, вручая ему чистое полотенце и широкий халат, что должен был подойти на такую махину. – Хорошо бы брюки твои постирать…
– Брюки? – я их сам постираю, не хочу затруднять тебя, побагровел он, смутившись, скрываясь в ванной.
По стеклу забил дождь. Певуче захлопал, зацарапал серебристыми косыми каплями. Ветер, подбивая клинья, прилеплял к окну пожухнувшие желто-зеленые листочки дуба.
Посвежевшего Майкла было не узнать. Лучистый взгляд, розоватые скулы. Чистые влажные волосы гладко лежали зачесанными назад, открывая простодушное лицо, черные, большие глаза и колоритную небритость. Маша соскользнула глазами на мужские голые пятки: – сейчас поищу тапочки, ноги так застудишь…