– Да почему я не должен тебя трогать? Я люблю тебя! – прикрикнул на нее Влад, не в состоянии понять ее поведения.
– А я тебя – нет! – чистосердечно доложила она, растревоженная отвратной выходкой мужа.
– Повтори? Не расслышал, – ее губительные слова, ударили по нем клинком в сердце. Он не верил своим ушам. «Может ослышалось?»
– Не люблю! – повторила она, бесстрастно.
– И давно ты меня не любишь? – замялся Влад, согнув спину, не замечая очевидные перемены в настроении у жены. – У тебя кто-то есть? – навострился он взглядом, собирая пальцы в кулак, собираясь начистить морду Маруськиному новому ухажеру.
– Конечно, очередь стоит за окном! – тривиально ответила она, оглядываясь на шторы. Ее каштановые волосы растрепались, рассыпались по плечам.
На эмоции взрослых сбежались чуткие дети, уставившись, взволнованно заморгали глазками.
– Что произошло с тобой? Уже не в первый раз внушаешь мне это! Раньше ведь ты меня любила!
– Что было, то прошло, – изъяснилась она открыто, обнимая детей.
Владу, позвонил кто-то и он отклонился поговорить. – Я все выплачу, – обещал он кому то, – я все выплачу! На работе аванс жду и выплачу сразу.
Маруся догадалась, звонили из конторы, где он брал займ.
62
Тучи, как пастбище белых овец, забуксовали в одной точке. Бронзовое солнце, пробираясь между облаков, смешивало на небе иссини-золотистые и белые тона. Мороз в Липецкой области крепчал, покрывая поверхности ледяной коркой. Скрипела Маруськина калитка, а сытая псина, благовидно дремала в теплой избе у входной двери, грызя говяжью вкусную косточку. В избе практически не работала система отопления. Приходилось дополнительно греться обогревателями и горячим чаем. Маруська нацепила на детей кофты, на ноги шерстяные носки.
Розово-фиолетовый день засел за окошком присыпая снежком, рассказывая новогодние сказки, сочиняя новые зимние истории, подсвистывая вольным ветром. Марусе тоже хотелось бы верить в добрые чудеса, светлые, детские, но ее душа поседела раньше времени, обтерлась прозаичной мудростью, и разум в должном порядке взял над ней верх. Уставшее Маруськино сердце хотело поговорить с бабушкой Паулиной, но бабушка бесспорно отправилась в рай. За все время ни разу не явилась к ней во сне, ни разу не напомнила о себе каким-нибудь неким знаком.
День незаметно стирался, тушился, одеваясь в мантию. Не дожидаясь полдника, скучный месяц свесился крючком. Натянув бабушкин халат, она обратила внимание на свои сухие, шелушившиеся руки. Крем для рук закончился, а новый тюбик не купила. Деньги шли на самое необходимое, тем более что на носу Новый год.
– Мама, дай поиграть в свой телефон, – попросила Янка, прогулявшая школу в пятничный день.
– Можешь взять на столе, – разрешила она дочери.
Соня возилась с куклами, а Сема приставал к ней, отбирая игрушки. Детские крики стояли на весь дом.
– Зайчики мои, играйтесь потише, – обратилась она к детям выдержанным тоном, в состоянии редкого необъяснимого покоя, желая подольше побыть в этом обособленном коконе.
– Мама, он мешает мне, – пожаловалась Соня, подняв свои расстроенные, влажные глаза.
– Семка, где твои машинки, не мешай Сонечке укладывать ей своих деток спать. Русоволосый Сема задумался и отошел от сестры, проявляя к ней уважение.
– Мама, а к нам придет Дед Мороз? – наступательно спросила дочь, отвлекаясь от игрушек.
– Думаю, что – да. Мы ведь так сильно ждем его, и, если вы будете вести себя дружно и тихо, он точно зайдет к нам!
– И принесет подарки? – засветились Сонечкины глаза подлинным счастьем.
– И подарки! – уверила ее мама. – Это же самое главное! Дед Мороз с пустыми руками не приходит.
– Ура! Ура! – запрыгала Соня. И Семка запрыгал вместе с сестрой за компанию. Соня подбежала к маме и поцеловала в щечку: – мама, я тебя так люблю! Сема не отставал, дотрагиваясь пухленькими губками до маминой мягкой щеки.
– Мои любимые, и я вас люблю! – целовала Маруська своих детей.
– И Янку любишь? – испытывала Соня с огоньком.
– И Яну и Арину и Сонечку, и Сему, – всех вас! Мои любимые, самые дорогие! – сказала она, обнимая горячо своих детей. Маленькие тельца крепко жались к ней.
– А меня? – подключился Влад, неожиданно заявившийся, одетый в уличное. Щеки и нос зарумянились от мороза, сам развеселый.
Маруся тут же осеклась, сглатывая слюну:
– Ты чего так рано? – спросила она, внимательно обозрев его праздничные бездумные глаза, учуяв, что он выпил.
– Почему рано, очень даже вовремя, свое я отработал.
– Что это значит, объясни? – взревел ее голос взрывоопасно, с взбудораженным сердцем.