Они несколько минут просто смотрели по сторонам, вдыхали запахи сырости, крапивы и какой-то очень пахучей травы, пробивающейся сквозь кирпичные развалы, грели руки над костерком, отпивали потихоньку из стаканов, вставленных для удобства в старые помятые железнодорожные подстаканники.
- Вот, скажи, дорогой наш герой и гость города. Вот как ты понимаешь. Если тебе сейчас сказать "коричневые". Ну?
- Фашисты, что ли? - откуда-то сразу вспомнил Карл.
- Вот, понимаешь, значит. А - "красные"?
- Выходит, коммунисты.
- "Голубые"? Тьфу, зараза.
- Ага, тьфу.
- Вот. То есть, имеешь представление и исторический опыт. А у нас теперь - "серые". Сначала, когда все так вот сделалось, и только налаживался нынешний порядок, этих звали братками, а тех - ментами. Когда они вместе стали, и одновременно как бы против всех, против и тех и этих, они сами себя стали называть "серыми братьями". Понимаешь, да? Они, вроде, верующие все стали. Церкви деньги отстегивали, кресты носили. И в сером, как в форме специальной. Кстати, очень удобный цвет. Тут как-то пытались у нас черную форму ввести. Ну, совершенно ведь не эстетично. Она ж пылится, все видно, как на белом. А на сером - фиг что углядишь. Ну, оделись еще, как чикагские гангстеры. В сером, в пиджаках длинных, да в шляпах этих. С них шляпы те и пошли, кстати, в общую моду. Как они в шляпах вышли, так и молодежь стала под них косить, а там и вовсе стало неудобно без головного убора разгуливать. Вроде как-то даже стыдно, что ли. Ну, сам представь. Все в шляпах, а ты - нет. Как баба, что ли... Или пацан неразумный. Или как во сне, когда вокруг народ, а ты вдруг голый. То же и с оружием потом. Только если ты в него стрельнешь, даже если защищаясь - тебе не жить. А вот если он, так его пожурят, конечно, по шее дадут, да на другой участок перекинут. Чуешь разницу в подходах?
- Так они, значит, братьями зовутся?
- Официально если, полностью - серые братья. Только дураки у них там сидели в верхах. Полные дураки. Народ - он длинные названия не любит. Он их во рту попереворачивает, постучит по зубам языком, а потом бац - и вот вам просто "серые". И никто их больше никак по-другому и не зовет. Вот, при серых живем теперь... Как при волках. И помним, помним, что серых обязательно сменяют черные. И боимся этого, книжек начитавшись, и не хотим. Никто ведь не хочет. А раз не хотим - значит, этих серых фактически и поддерживаем.
- Так они теперь власть, что ли? - размышлял вслух гость, прикидывая мысленно местную пирамиду.
- Сами-то серые еще не власть. Они, как и мы раньше - представители власти. Так выходит.
- А кто же тогда всем этим командует?
- Сам подумай. Если серые - это бывшие менты и полицаи вместе с бандитами, то кто над ними?
- Политики, что ли? - осторожно спросил Карл, не совсем понимая, куда идет разговор.
- Хуитики! Богатые. У кого деньги - тот теперь и власть. А откуда деньги - это уже никого не касается. Теперь это совершенно никого не касается. Теперь-то их власть. А ты - политики, политики... Лучше скажи, а у вас-то там как?
- У нас? У кого - у нас?
- Слушай, я же не этот, не народ, типа, не быдло какое. Пусть и опустился маленько. Но я же вижу. Ты у нас тут человек новый, приезжий, можно сказать. Я вот смотрю -- и верю. Повидал, небось, всякого.
- Так поезда же не ходят? - сделал лицо Карл.
- Вот лучше не рассказывай ты мне за поезда и всякие туманы. Лучше ответь: как с этим всем у вас?
- У нас... У нас, знаете ли, по-разному. Даже очень по-разному. Но, конечно, далеко не так.
Этого старика Карл нашел сам. Погулял по городу, послушал, впитывая информацию. Посидел в парке. Понаблюдал с набережной, как ловится рыба у постоянных и непременных в таких городах рыбаков. Подумал, крутя в руках карту и так и этак. Почитал названия улиц-переулочков, в очередной раз удивляясь фантазии местных властей. А потом просто свернул не там, где обычно. Прошел чуть дальше. Остановился, принюхался, взял правее. Откашлялся громко в темном тупичке, в дальней стене которого светилась дыра как раз под человека. Подождал несколько секунд, а потом медленно и осторожно, но не прячась, сделал еще несколько шагов вперед.
Рук не пожимали, имен не называли. Как-то сразу и просто начался разговор.
- А как все начиналось - помните?
- Мне ли не помнить? Сам все видел! Участник, так его, событий.
***
Тревожная группа мялась у дверей. Лейтенант докладывал, смотря в угол, не в глаза:
- Товарищ полковник! Не можем исполнить приказ - народ не пускает.
- Что значит - не пускает?
- То и значит... Вы в окно-то поглядите!
За окном в серых сумерках колыхалась плотная толпа. Никаких ярких флагов или заранее подготовленных транспарантов. Не митинг или внезапная и никем не разрешенная демонстрация. И не пикет - тут народа поболее будет, чем на любом пикете.
Стояли крепкие молодые парни, сунув руки в карманы, ежась от легкого осеннего морозца. Стояли кряжистые работяги - отцы больших и малых семейств из тех домов, что выстроились огромным человейником вокруг. Стояли моложавые пенсионерки с ярко накрашенными губами. Стояли совсем старенькие бабушки, повязавшие по две шали - на голову и на поясницу. Инвалиды. Ветераны войн и конфликтов, сверкающие навечно привинченными к единственному пальто наградами. Школьники и студенты. Стояли все. И смотрели на окна отдела внутренних дел.
- Прошу расходиться! - кричал натужно капитан Середович в поданный сзади мегафон. - Не мешайте органам внутренних дел вести свою деятельность! Не мешайте нам работать, в конце концов!
Вот зря он так надрывается. Тут мягче надо. С людьми ведь так - если на них давишь, так и они так же в ответ. И чем сильнее давишь, тем сильнее можешь получить отпор. А если вежливо, если вон отдельно с пенсионерами поговорить, отдельно - со студентами. На их языке, понятном. Вот и разойдутся.
- Может, ОМОН вызвать? - негромко из-за спины предложил кадровый начальник майор Петрук. - Это же не наша работа - толпу разогнать?
Он всегда говорил, как будто спрашивал. И каждый тут же обычно начинал ему отвечать, разъяснять, отчитываться. И получалось, что он - как старший, как умный - спрашивает правильные вопросы. А отвечающие тут же вроде как своим умом доходят до правильного ответа. За это Петрука в отделе уважали. Но не любили. Он же о чем угодно - спрашивал!
- Да? ОМОН тебе? Ну, представь - приезжает автобус. Выгружается. Строятся орлы, щитами огораживаются, забрала опускают. А народ спокойно расходится - и все. И что я скажу потом руководству? Как отчитаемся о цели привлечения сил и средств? Нет, ты мне панику раньше времени не поднимай. Тут надо мягче, аккуратнее. Это же наши люди, в конце концов!
Хорошо сказал полковник, красиво. С душой. С болью в голосе. Только сам не пошел на крыльцо, не стал уговаривать людей разойтись - не барское это дело. Не командирское. Подчиненных хватает.
- Ну, может, пусть тогда служба участковых разбирается? Это же их люди, в конце концов? - опять вроде как спросил Петрук. - Или что?
- Коренева ко мне! - рявкнул в микрофон полковник, зажав черную кнопку на панели. - Срочно!
Ожидание было не долгим. К концу дня обычно все службы собирались в отделе. Надо было "отписываться" по всему, что произошло или даже не произошло, а вовремя сумели предотвратить, или просто так - что сделано за день. Вот и начальник службы участковых занимался бумаготворчеством в своем тесном кабинетике через дверь с прокуренным залом для всех участковых сразу. Все равно места всем не хватало, поэтому столы там выделялся на двоих. И если и сидели тут участковые, то по очереди - тоже для бумажных дел. Основная их работа была как раз там, в народе, во дворах, в пунктах охраны общественного порядка, с древних уже времен заведенных практически в каждом квартале.
- Товарищ полковник...
- Это я пока что - полковник, Коренев, - прервал его начальник. - Это ты - пока что с двумя звездами. Это все у нас с тобой временное, если не решим мы кое-чего срочно и быстро. Это вот - что, погляди? Это твои люди там? Или как? А?