- А что, родственников у вас совсем не осталось? - деловито спросил майор. - Поднимайте свою родню, поднимайте друзей, в самом крайнем случае. Ну, что я вам тут такие вещи объясняю. Вот здесь и здесь распишитесь, и можете уже идти.
- Но это же ваша обязанность - убийц искать и наказывать! - чуть не закричала Машка.
- Девушка, ой, да не шумите вы тут, пожалуйста. У меня знаете, какие тут приходят шуметь иногда? - поморщился он недовольно. - Что в моих обязанностях - это я всегда лучше вас знаю. Не первый год тут уже работаю. Расписывался за обязанности, изучал. Даже наизусть выучил. А вас я как раз ни к чему не обязываю. Это только ваше право. Понимаете, право вам такое дается по закону. Допускается, так сказать.
- А если, ну вот предположим такое, у меня совсем нет никого родственников? А если...
- Ну, так, деньги тогда заплатите: есть люди такие специальные, кто за деньги - и такие лицензии у нас есть, кстати. Или вот еще замуж можно выйти - муж обязан помогать жене. Или еще отложить пока можно, пока ваш ребенок подрастет...
- Какой ребенок? Вы что? Мне всего шестнадцать лет!
- Ну, так это же вам не на всю жизнь - шестнадцать! Как вы не понимаете: мы на вас никаких обязанностей этой лицензией не возлагаем. Вам просто право дается. Признается такое право за вами, как за потерпевшей, понимаете? А уж когда и как вы им воспользуетесь... Ну, или не воспользуетесь - это тут уже ваше личное дело. Нас этот вопрос уже не касается.
- А как же тогда милиция?
- Ну, что все на милицию сразу кивают? - возмутился майор, вставая из-за стола, отчего в маленьком кабинете сразу стало тесно. - У нас тут, понимаешь, бензина нет, машин нет, на форму - не хватает, оклады маленькие, работы много, кадры не держатся...
Он загибал палец за пальцем, пока не сжал кулак.
- В общем, вот вам лицензия и полное ваше право на месть, то есть, по правовому, по юридическому если говорить, на законное возмездие. Идите теперь и мстите, если горит у вас. Идите уже, идите, девушка. Дело ваше закрыто. Не мешайте нам тут работать. Знаете, сколько у нас работы по нынешнему кризисному времени?
***
- Там у них теперь и оружие сразу выдают. Мне - бесплатно, как потерпевшей. Говорят, какой-то закон новый вышел. Или инструкция какая - не поняла я. В общем, у всех кризис-шмызис, а в милиции коркупци... Тьфу! Продались они все там, получается. А кто не продался - не работает за такие деньги. Так, говорят, пусть теперь народ сам себя защищает. И сам себя судит. И сам, значит, ищет. И сам мстит, раз доказано. Я вот теперь - грозный мститель, блин...
И тут Машка расплакалась, наконец, буквально обливаясь слезами, смывающими напряжение и наступившую мутную головную боль. Она вытирала рукавом лицо, но глаза снова закрывал туман соленой влаги, а потом слезы щекотными дорожками бежали по щекам и срывались в черную грязь под ногами.
- Ну, ты что... Маш, ты что? Ладно тебе, Маш... Ты же дело сегодня сделала большое, настоящее - человека спасла. Вот же, меня спасла. Я теперь живой.
- Да-а... Спасла-а-а. А батя мой - мертвый!
Она плакала. А руки между тем автоматически ставили пистолет на предохранитель, протирали снаружи, укладывали в рюкзачок между книжками. В голове холодно отмечалось, что надо будет почистить, как вернется домой, смазать хорошенько. И еще где-то глубоко-глубоко расчетливо стучало, что вот этот мужик, что один был против какой-то кодлы - он же теперь ей просто по гроб должен. Жизнью своей должен или, по меньшей мере, здоровьем. Значит, просто обязан теперь помочь.
Машка всхлипнула в последний раз, вытерла под носом тыльной стороной перчатки и сказала неожиданно спокойно:
- Все. Я - уже все, наверное. Да. А теперь, давай, пошли к нам. Мыться-стираться будем. Вон, изгваздался как. Говорить будем. Папку моего помянем. Не в одиночку же мне пить.
***
Шум воды в раковине, звяканье посуды, запах свежего кофе...
Карл упорно не открывал глаза. Ему было нехорошо. Болели отбитые вчера ребра, ныла спина, которой прикрывался от ударов. Костяшки пальцев мозжило - посбивал в драке. Голова тоже болела, хотя выспался хорошо.
А еще было очень стыдно.
Он прислушивался, задремывая в наступавшей тишине, и снова вздрагивал, просыпаясь от движения на кухне. Звук в старенькой чужой двухкомнатной квартире передавался как будто сразу в голову - слышно было, как наверху кто-то выбрасывает мусор в мусоропровод: сначала звонко стукаясь о стенки жестяного короба полетели какие-то бутылки, потом зашуршали пакеты. С другой стороны кто-то вроде бы ходил на лыжах. Бывают такие пластиковые короткие лыжи для детей. Вот в них, похоже, ходили по гладкому полу как будто прямо над головой Карла. И еще когти. Какие-то когти цокали, разъезжались по полу тоже наверху - чуть слева. Большая собака? Бормотало у стариков-соседей не спящее всю ночь телевидение. За окном, далеко внизу, напротив первого этажа, с шумом разъезжались на работу машины. Хлопали дверцы, взвывала сигнализация, ругались водители из-за очереди - кому первому выворачивать со двора по узкой подъездной. И сквозь все шумы слышалась мерно шуршащая метла дворника.
Здесь же буквально все-все-все слышно! Ох, неудобно-то как! Она же кричала ночью... Елки-палки...
Вчера у Карла был очередной неудачный день. Вернее, не очередной, а крайний, как вдруг стало модно говорить. Просто неудачные шли последнее время подряд, чередой. А тут - самый распоследний, то есть крайний.
В школу в этот день почти никто не пришел. Не из-за эпидемий и не из-за погоды. Просто не пустили родители. А потом эти же родители пошли на работу, у кого она еще была, а дети пошли гулять, корча рожи одиноким скучным отличникам, чьи редкие головы торчали в окнах пустых классов. Самые отъявленные подбегали к дверям, пинали их несколько раз и отбегали подальше, визжа от восторга, когда в дверь высовывался охранник.
Охранников этих ввели перед самым кризисом для безопасности детей и детского учреждения. Деньги на них нашли, когда на нужное уже не хватало... А безопасность каких детей, когда в школе - единицы? Этих, что ли, охранять?
Позвонили из управления и сказали, что завтра можно будет школу не открывать. И послезавтра тоже. Военное положение, сказали. Чрезвычайное состояние. Мы, мол, не можем гарантировать безопасность детей. Кто и с кем воюет не объяснили, да это и не важно в принципе. Кризис - понятное дело. Что-то такое должно было случиться рано или поздно.
Потом Карл шел, угрюмо сутулясь, домой, и какой-то грузовик, почему-то несшийся на скорости по узкому проулку, облил его грязной водой с головы до ног. Так и стоял Карл с минуту, расставив в стороны руки, с которых капало с отчетливым стуком на асфальт. Ну, что за невезение! Лучший костюм! Куртка - почти новая!
А когда он уже высказал все, что думал, вслед давно исчезнувшему грузовику, и когда растворился длинный бледно-голубой шлейф невыгоревшей солярки, тут еще и шпана эта. Карл в идиотской рассеянности не заглянул за угол, как обычно, а в полностью расстроенных чувствах просто пошел прямо через длинную и узкую подворотню-кишку. И когда, увидев впереди толкучку великовозрастных переростков, повернул назад, чтобы обойти все-таки вокруг, другой улицей, было уже поздно.
Шпака позорного, интеля гнилого в куртке обоссанной и при галстуке погнали с удовольствием, с гиканием и криками, с топотом множества ног и свистом-сигналом. Поэтому уйти в соседний переулок не удалось. Оттуда навстречу тоже бежали разгоряченные, веселые от удавшейся забавы малолетки. Ну, какие малолетки. Это сейчас, вспоминая, так их называл. А лет по семнадцать всем уже было. То есть по фигурам уже взрослые, а по мозгам - совершенные дети. А дети - они же злые...
То есть, не так. Дети - они не злые, а равнодушные, что ли. Они просто не знают боли. Они еще ничего и никого не боятся. И они поэтому не жалеют. Для ребенка что пауку лапки выдирать, что таракана топить в ручье, что человеку чужому по голове кирпичом стукнуть - все одно.