- Спасибо, уже встал! - крикнул Карл, обернувшись в сторону двери и начал собираться на выход.
Да, история началась не сегодня и не вчера и даже не тогда, когда он сел в этот поезд. Когда, кстати? В поезд - когда? Хотя, это все можно будет обдумать позже. История началась миллиарды лет назад. Вернее, это не история еще была, потому что историю делают люди. И записывают историю тоже люди. А людям, кстати, свойственно ошибаться. Там, во времена до истории, была, наверное, палеоастрономия какая-нибудь, когда все крутилось, и собиралось в планеты, потом палеонтология и всякие динозавры, палеоантропология, а вот собственно история - это уже совсем недавно, рукой подать через века, какие-то десять-двадцать тысяч лет.
Думая так, Карл машинально стянул длинные волосы в хвост, подкрутил кверху кончики усов, пересчитал так же машинально, на полном автоматизме двигая пальцами, мелкие пуговицы на роскошной белой сорочке с длинными концами отложного воротника. Руки все делали сами, привычно, не мешая мыслям, которые были где-то далеко отсюда, за сотни и тысячи миль, в старинных каменных маленьких городах, в которых Карлу было всегда так уютно и так все знакомо.
Он повернулся к зеркалу, занимающему почти всю поверхность двери.
Высокий. Даже по сегодняшним меркам, когда молодежь, дети голодного послевоенного поколения, растет, как на дрожжах, он был высок. Скорее, худой, чем упитанный. Карл повернулся боком - да, худощав. Ни живота, как у многих, любящих пиво - а он его как раз любил, и помнил, что любил, и помнил - какое, ни второго подбородка или обвисших, как у бульдогов, щек. Возраст совершенно не отражался на этом лице и этой фигуре. Таким бывает на первый взгляд сорок лет - самый расцвет, считай. А поговоришь с ним, вслушаешься - дашь уже и все шестьдесят. А может и больше.
И что у нас в этот раз? Руки как будто сами собой снимали с вешалок одежду, надевали, застегивали, одергивали, поправляли.
Строгий темный костюм в легкую почти незаметную полоску, состоящий из удлиненного пиджака, скорее даже сюртука "под старину", прямых брюк - когда же они так разгладиться успели только? Ботинки сверкали. Воротник рубашки, стоящий ровно на палец выше пиджачного, чуть не хрустел. Прямо, будто только что из хорошей прачечной все вышло.
Карла почему-то совершенно не удивляло, что нет ничего мятого, нет грязного, хотя ехал он в этом поезде уже... Сколько, кстати, он ехал в поезде? Эти дни терялись в памяти, сливались в одну серую линию. Но - дни. Точно. Не вчера же он лег на эту полку в купе?
Вещи?
Всех вещей был старинного же типа небольшой саквояж из красной кожи, окованный по краям латунью, блестящей, как будто только из мастерской, и зонтик-трость с удобной изогнутой рукоятью светлого дерева.
За окном уже замелькали кварталы домов, все выше поднимающих свои этажи. Вагон дернулся несколько раз, поворачивая на стрелках, колеса перестали навевать дрему равномерной музыкой дороги. Поплыли мимо фигуры, стоящие на перроне, как в аквариуме, молча разевающие рот и тыкающие пальцами в проползающие мимо окна. Вернее, это он был тут, как в аквариуме для них. Он - в тесном пространстве за двойным стеклом.
Карл поднял саквояж, умело крутнул в руке зонтик, не задев полок, и вышел в коридор. На удивление, никакой очереди на выход не было. Уж не один ли он ехал в вагоне?
- Так все же теперь в плацкартный стремятся, - объяснил стоящий у двери вагона проводник. - Кризис, понимаете ли. Экономят буквально каждый грош. А я тут с вами, с одним, выходит.
Когда поезд остановился, устало шипя воздухом в тормозах, когда была, наконец, открыта дверь и протерта длинная ручка справа, когда Карл шагнул на перрон, плечом раздвигая встречающих, сквозь прорехи в несущихся куда-то темных тучах сверкнуло солнце. И он подумал тогда, что это хорошая примета.
- Такси, такси, - монотонно и негромко встречали всех спускающихся по ступенькам от вокзала угрюмые мужики в однотипных кожаных кепках.
Такие же, только еще с большими квадратными очками, носили раньше летчики.
Раньше? Карл задумался на ходу, пытаясь привязать примету к виденному когда-то ранее. Ну, да. Это о той еще войне, давней.
- Комнаты, квартиры, комнаты, квартиры, - бормотали неопределенного возраста тетки, проходя как бы невзначай мимо.
От здания вокзала, похожего немного на какой-то вычурный храм неизвестной религии, лучами расходились три широкие улицы, обсаженные вдоль тротуаров тополями и каштанами. И еще какими-то странными деревьями совершенно без коры, белеющими чистыми стволами. Карл спокойно свернул на крайний справа луч и продолжал идти неторопливо и уверенно, посматривая с интересом по сторонам и иногда заглядывая в зеркальные витрины встречающихся по пути кафе и магазинов.
Народа на улицах было не слишком много. Толкаться не приходилось, и это Карлу нравилось. Сзади шли два молодых человека в одинаковых серых костюмах и широкополых шляпах, закрывающих тенью глаза. И это Карлу не нравилось, потому что встречать его, а уж тем более следить за ним было здесь совершенно некому и, пожалуй, незачем.
Он помнил схему, поэтому на первом же перекрестке свернул опять направо, и почти сразу увидел вывеску гостиницы.
"Зюйд", - прочитал он.
Просто и со вкусом. Не "Южная" или наоборот "Северная", а именно - сам тебе натуральный юг. Тут обязательно должно быть тепло и уютно. Три гранитные ступеньки вверх, двери с бронзовыми ручками, недавно начищенными, судя по блеску и отсутствию пятен, обширный холл.
- Добрый день! - встречает вошедшего под звяканье небольшого колокольчика широкая улыбка кряжистого красноносого портье.
- Я хотел бы остановиться здесь у вас, - Карл неопределенно повел рукой вокруг.
- Вы заказывали заранее? Прошу прощения, у нас теперь такие правила, чтобы только предварительный заказ и проверка...
- Да, заказ должен быть. М-м-м..., - задумался на минуту Карл, вспоминая. - На имя Иеронимуса Вандерера.
- Вандерер? О-о-о... Путник? - служащий произнес это как фамилию, чешскую или скорее польскую, пожалуй, с ударением на второй слог. - Одну минуту, Путник, Путник, Вандерер, Вандерер...
Палец пробежал по странице в толстой книге, перешел на вторую.
- Вот. Да, заказ был сделан по всем правилам и даже заранее оплачен. Ваш номер - двадцать первый. Марк проводит вас.
- И еще мне должны были у вас кое-что оставить, - неуверенно припомнил Карл. - Вещи там разные...
- Ваш чемодан сейчас же будет доставлен прямо в номер.
Совсем еще мальчишка в красной форменной каскетке с ремешком под подбородок, похожей чем-то на каску английского полисмена, ловко выхватил из-под ног Карла его саквояж, получил в протянутую руку ключ и кивнул, мотнув головой в сторону лестницы, мол, пошли, я готов.
- Э-э-э..., - замялся приезжий. - Извините, а какой сегодня день?
- Канун Каты Праведного, - тут же с непонятной улыбкой откликнулся портье.
И быстро добавил, увидев непонимание в глазах гостя:
- Извините, неудачная шутка. 11 мая.
И сразу медленно, как на фотобумаге, опущенной в проявитель, проявилась в уме эта дата: 11 мая. Настоящая весна, выходит.
Итак, сегодня - 11 мая. Что-то ведь это должно было значить. Что-то хорошее?
Карл помедлил, раздумывая над почему-то знакомой датой, а потом двинулся следом за мальчишкой, обкатывая на языке новое имя. Иеронимус, значит. Иеро, если совсем коротко и для своих. Иероним, это если полным именем, но без этих латинизированных "усов"... Герой, практически. Хотя, это ведь, смотря на каком языке писать.
Из часового кармана он вытянул двумя пальцами какую-то мелкую монету, кинул в подставленную ладонь в белой перчатке, и с щелчком дверного замка опять остался один. Как недавно в купе. Только не было шума колес, не качался пол под ногами, не мелькали за окнами поля и деревья.
Карл шагнул к окну и замер, опершись обеими руками о подоконник.
Он любил эти самые первые часы на новом месте, в новом для себя городе. Всегда тут был какой-то пусть чуть-чуть, но другой воздух. Другие запахи - вот даже бензин пахнет тут по-другому. Другая на вид зелень, хоть и говорят, что зеленый цвет - он всегда зеленый. Иной говор толпы. Внешний вид.