— М-м?
— Ну вот как в музее, куда мама Галина нас таскала по книге Армана Фрайбуржца. Там дают такую дубинку на ручке, словно у копа… стражника, в общем. Направишь её на любой предмет — тот сразу говорить начинает. Выкладывать свою подноготную.
— А, поняла. Как было с доспехами и котлом. И в самом деле, за боковыми стенками пустоты, — доложила Барбара, выстукивая одну. — Замурованные тайники.
— Страшно подумать, что в них может прятаться, — Олли вздрогнула плечами, как цыганка. — Оружие, пыточный нструментарий, пропащие души…
— Не в них. То есть не совсем в них. Обернись, — чуть более хладнокровно ответила сестра.
Рядом с дверью и напротив проёма еле выступал из камня косой крест в рост человека.
— Вот на нём того мальчика и распинали, — с благоговейным ужасом шепнула Олли. — Ты это имеешь в виду?
На полированном полотне из эбена выступили кольца — вверху и внизу, по одному на каждой перекладине.
— Вложи руки в петли, Фома неверующий, и убедишься, — прошелестел некий высокий голос.
— Ага, и за компанию ножки в стальные захваты, — громко ответила Олли.
— Не обязательно слушаться это…этого…буквально, — сказала сестра и потянула за одно из верхних колец.
— Ты умён и смел, пришелец, — ответил тот же призрачный тенор. — За стенами и в самом деле прячется нечто устрашающее самых отважных, но это я сам. Проникаю влагой через внешние стены, проницаю будущее, ибо воды, духом которых являюсь, — суть олицетворение времён.
— А внутрь башни ты, похоже, не можешь и не смеешь проникнуть? — спросила Барбара.
— Дотронься до второго наручника, коли хочешь убедиться, — продолжил голос.
— Барб, не делай! — крикнула Олли.
— Это не он, — хладнокровно ответила сестра. — То есть он в самом деле старый сеньор Октомбри, но находится в чужом замке не по праву. Его тут не было во время более поздней истории, которую рассказал нам Торквес. А позже именно от него входы на мост заплели.
И она резко потянула за вторую часть оков, словно за кисть звонка, которым вызывают служанку, поднявшись при этом на цыпочки.
Незримый двойной смерч прихлынул в комнату и закрутился по полу, прижимая обеих девушек к стенам.
— Бросить в него джамбией или как, — пробормотала Олли, плюясь мраморной крошкой.
— Погоди, не лезь, — ответила сестра, — сами справятся.
В самом деле, минуты через две чудище улеглось наземь и утихло.
— Вот теперь можно и поговорить, — сказал некто с басовито-уверенной интонацией. — Убрался восвояси. А то завёл манеру подстерегать: гостей с моста слизывать пенной струёй и в реке топить. Правда, молодых хозяев кое-как слушается.
— То есть вы не думаете, что это прямая подстава, незнакомец? — спросила Олли.
— Сестра имеет в виду такую шуточку наших женихов, — пояснила Барба. — Просто лексический запас у неё своеобычный. Да, мы зовёмся Олавирхо и Барбари.
— И я вовсе не чужак и незнакомец какой-то, но гость, — пояснил невидимка. — Навещал однажды в Вестфольде Акселевых детишек, решил после чуток развеяться — и застрял. Места здесь дикие, скудные, для потомственного горожанина непривычные — но больно хороши.
— Какого Акселя? Не нашего побочного предка? — спросила Олавирхо.
— Похоже, что его, — ответил призрак. — Вернусь на Поля — спрошу о таких хорошеньких потомицах: откуда взял и с какого боку они припёка. Да, имя моё, любезные сэньи, — мэс Лебонай из Марсалии. Городок такой есть на готийском побережье, что нынче отошёл моим любимым морянцам.
— А мы вроде королевские приемыши, — объяснила Барбара. — Не более того.
— И не менее, — влезла со своим Олавирхо. — Я, кстати, наполовину ба-нэсхин, по отцу. Ну, вообще-то моя Орихалхо скорее вторая мама.
— О, тогда моя история — для вас, — обрадовался Лебонай. — С крепостью она никаким боком не связана, но вдруг пригодится. В познавательных целях, потому как про Морской Народ. Будете слушать?
— Да почему же нет, — ответила Барба. — Тем более ты нас из беды выручил.
— Тогда слушайте!
Звали моего героя примерно так: Кхоломбхи. То есть, в зависимости от обстоятельств, Коломба или Колумбан. То есть крестили. То есть — в честь легендарного монаха-миссионера из земли Эйрин. Нет, снова вру. Звать его в городе не звали вообще никак — просто кричали при большой нужде «Эй» или «Нэсси». То есть «существо с моря», морянин, в отличие от землянца, вертдомца, человека родом с твёрдой суши. У вас, наверху, ведь до сих пор так говорят?