Он кивнул и сморщил губы — знак отрицания.
— Сначала — будто из грязи попал в скондскую парную баню. Где тебя мылят грубой перчаткой, а потом окатывают горячей водой и разминают до самых костей. Позже — вот как зимой намёрзнешься, сядешь у самого костра и впитываешь всем телом жар, который иначе показался бы нестерпимым, — так и эту боль поглощаешь. Ну а потом всё перелилось и хлынуло через край. Тело как рана или раскрытые уста, ног по самые колени будто и нет совсем, рук от самого локтя — тоже, только мне было без разницы. Я ведь поначалу думал — сорвусь сверху, упаду, так и все мышцы полетят с корнем.
— Так ты чего — летал? — я, наконец, отыскал слово.
— Боюсь — на его привязи, — проговорил он так же тихо.
Следующий раз наступил дня через два, во время которых я запретил Колумбану заниматься чем-либо помимо самых простых обязанностей: встречать, провожать и обходить дом по периметру. Фальбер явился с тугим кошельком, что бросил мне, не считая (там оказалось на шестнадцать простых сеансов или восемь по оговоренной им самим таксе, на коей я не настаивал), объёмистым кофром для путешествий и чем-то вроде налучи за спиной. Я поинтересовался содержимым. Фаль распахнул створки саквояжа — и на меня вмиг повеяло всеми ароматами их чёртова сада: от фиалок до говна.
— Это не грязь, а целебные снадобья в склянках, — утешил меня Фаль. — Мази и микстуры. Отдушки отбивают не всё. Хотя многое.
Например — охоту копаться далее в содержимом. Всё-таки я рискнул.
С виду — ничего такого. Ну, тонкая сыромятина и кручёный шёлк для пут. Спиртовая горелка — на миг только и хватает. Плети короче здешних, хлысты — тоньше и не заканчиваются никакими фигурами типа стрел, сердец и ладошек. Железо не выглажено по сравнению с бордельным, зато кое-где на рукоятях старинная резьба или чеканка. К примеру, на узком кинжальчике довольно опасного вида или подобии груши, разделённой начетверо. (У нас такие затычки сотворены из буйволиной кожи и не раскрываются цветком, стоит чуток повернуть винт.) И на муфточках длинных спиц.
— А этим вы что делаете? — спросил я, показывая пальцем.
— Употребляем при онемении членов, — ответил он. — От перемежающейся лихорадки и гемикрании тоже помогает, если найти верную точку.
— Ты, никак, лечить сюда явился?
— Надеюсь, что нет. Просто мне так спокойнее.
Явился Кола — даже без моего вызова, от товарок прознал. Уже без бусиков и в обыденном наряде: рубаха, штаны, чепец.
— Вот кстати. Забери от меня лозу, — Фальбер спустил узкий чехол с плеча. — Аккуратно, не разбей и не опрокинь, там ещё фляга со спиртом для протирки. Сфальшивишь — попомню. Мэс, нам дают большое помещение или, может быть, малое?
— То, что происходит в приватных комнатках, я подслушиваю через замочную скважину, — отбрил я. — Не отвертишься.
— Даю вчетверо.
— Сам в половое рабство не попади, транжира.
Коль заулыбался:
— Мэс Лебонай так шутит, — объяснил. — Он в этих стенах и без того что Бог всеведущий. А мы, ба-нэсхин, привыкли отвечать сами за себя.
— В общем, не волнуйся о том, что тебя не касается, мейст, и будет всем радость, — заключил я. — Просто не думай обо мне.
Зал они всё-таки получили — не главный, но немногим хуже. В нём ещё овальная кровать стояла. Фасонная: с тугим, упругим матрацем и такими же застёжками.
Нет, я на сей раз не участвовал. Даже в зеркало, что в ногах постели, не смотрелся. Имею в виду — с той стороны, что выходит в потайную комнатку. Разве самым уголком глаза. Воображение у меня и без того разыгрывается — с таким-то опытом.
Имущество мои подопечные аккуратно сложили рядом с ложем, на рундуке с плоской крышкой. Так и знал, что притянет. Кола стоял, хватаясь попеременно за тесёмку ворота и за край чепца.
— Руками не суетись. Я тебе велел по-бабьи наряжаться? — не очень сердито проговорил экзекутор.
— Но ведь мужское тебе не понравилось, — мягко возразил морянин. — Боевые ожерелья и косы с пронизками.
— Можно подумать, ваши дамы в таком не щеголяют, — ответил Фаль. — И вообще — это я сам решаю, что мне нравится, что нет. Нет, не снимай пока ничего. Садись вон на краешек против рундука. По нашему допросному чину положено вначале устрашить пациента, а уж потом действовать. Но мы это слегка переменим, ты же человек с немалым опытом: не знаешь — спроси, я отвечу. Только, ради всех богов, за аптечные склянки не хватайся. Побьёшь. То есть я побью. Тебя. Усёк?
— М-м, — снова тот самый жест: поклон и гримаса. — Усёк. Смешное слово.