— Даниэла Милерова, поскольку ты такая сообразительная и знаешь, что на бумаге пишут, раздай всем бумагу, и пусть каждый напишет свою биографию.
Помещение, куда привели ребят, почему-то все называли классом. Однако оно скорее походило на учительскую или зал для заседаний. Вместо доски — экран, как в школе в географическом кабинете. Правда, фильмов им там никогда не показывали. Директор, она же учительница географии, говорила, что в темноте их невозможно было бы заставить сидеть тихо. А еще она говорила, что никогда в жизни у нее не было таких непослушных учеников. Но Зденек уверял, что то же самое она говорила и о их классе и фильмы им тоже не показывала.
За широким окном зала виднелся парк Кинского с белым павильоном. Светило солнце, и некоторые деревья потихоньку начинали желтеть.
Раньше из окон ее бывшего класса она видела загадочные холмы, огромные, как спины китов, недостроенное высокое здание костела на площади Юнгманна, часы на ратуше, чешуйчатые шлемы Тынского храма и красный, подобный луковице, купол. Очень смешно выглядел пузатый зеленый кувшин колокольни Вита, будто сидевший на крыше строгого современного здания, выложенного желтыми блестящими плитками. Зимой, когда рано начинало темнеть, ребята наблюдали за танцем световых реклам. Это напоминало о рождественской суете или предвкушении первых балов.
Пол в помещении, которое мастер Пивонька называет классом, время от времени легко сотрясается от работы больших машин.
Мирка оторвала взгляд от окна и посмотрела на белый лист бумаги. Все уже писали. С глубоким отвращением Мирка взялась за ручку.
Какая биография может быть у пятнадцатилетней девчонки — это во-первых. Все она уже написала в анкете — это во-вторых. Как училась и вела себя, сообщили из школы — это в-третьих.
Но теперь-то она никогда не допустит того, что было тогда. Пану учителю Споустину, которого половина девчонок класса боготворила, эта биография понравилась, и он прочел ее. Класс сотрясался от смеха, а девчонки, как и полагается, визжали еще и от зависти и тотчас прозвали ее Дзынькалкой. С тех пор ее уже никто иначе и не называл. В конце концов все позабыли, почему, собственно, Дзынькалка, но Мирка-то знает и до сих пор не простила Споустину, что он ей устроил, хотя ничего плохого у него в мыслях не было.
Мирка сдула наглую сажу, которой Смихов[3] с успехом мог бы снабжать весь мир, и с ожесточением начала писать:
«Меня зовут Мирослава Весела…»
Именно из-за этого имени все и произошло. В тот раз она тоже написала:
«Меня зовут Мирослава Весела». Но не продолжила, как сегодня:
«Я родилась в Праге, в 1955 году начала ходить в школу на Штепанской улице…»
В тот раз на нее словно что-то нашло, что вынудило ее написать:
«…Вот говорят: Мирослава Весела. А что веселого-то? Я вижу перед собой бедную, худенькую девочку, у которой на ногах спущенные коричневые чулки и черные мальчиковые ботинки со шнурками. У нее свинка, она укутана в платок, бледная, без шеи, потому что вся опухла. Ей, бедняжке, все противно. Ей хочется мороженого, но в кармане ни гроша, да и холодное есть запрещено из-за болезни. Так выглядит она, Мирослава Весела, ей грустно, и мне ее жаль.
…Но когда говорят «Мирка Весела», я представляю себя маленьким мальчишкой, который мастерски стреляет из рогатки. Выберет подходящий камень, не шишку, а самый настоящий камень, прицелится — и прямо по серебристой водосточной трубе! Резинка у рогатки натянется, камень вылетит, просвистит в воздухе, как метеор, — и дзынь!.. Железо весело забренчит… Все вызывает смех, и все очень здорово. Вот это действительно Мирка Весела».
От всей этой галиматьи, которую она развезла на четырех страницах, осталось только смешное прозвище Дзынькалка. Мирка всегда краснеет, когда вспоминает об этом, и поэтому сейчас она пишет очень серьезно:
«…Руководила отрядом октябрят. В девятом классе вступила в Чехословацкий союз молодежи.
Наши купили мне фотоаппарат. Петеркова произнесла речь и Кегля тоже, мы были полны энтузиазма, хотели работать, но ничего не получилось. Правда, однажды нас пригласили на актив. Что там обсуждалось, мы не очень поняли, только за что-то проголосовали…»
«…В ЧСМ я посвятила себя…» Мирка зачеркнула это выражение «посвятила себя». «Чему, собственно, я могла себя посвятить?» Вместо этого написала: «Я стала вожатой в пионерском отряде. Про моих ребят говорили, что они ужасные драчуны и никто с ними не может справиться. Но к ним были просто несправедливы. Ну, немножко озорными они были, но мне все-таки удалось найти с ними общий язык. Мы поработали на славу, отшагали сотню весенних километров, окончили курсы санитаров, я научила их плавать. Организовали даже журнал, и они сами всё рисовали и писали, грамматику лучше стали усваивать. И с девчонками они стали дружить и драться перестали. Я их очень полюбила…»