Люди на тротуаре ругаются: вот ненормальный парень, от такой кофемолки и столько шума! Но Михал считает, что под ним ни много ни мало — пятьсот кубиков. Машина дышит скрытой силой, гремит, ревет и вибрирует. Не ползет со скоростью черепахи, а летит на ста двадцати, так что все вокруг сливается перед глазами в непрерывную пеструю линию! А если бы захотел, о Господи, он бы и не такое мог…
Возмущенные взгляды и ругательства на Михала не действуют, езда по широким улицам его не привлекает. В этом нет никакой романтики. Он сворачивает в боковую улицу, где дорога, исчезая за последним домом, превращается в кривые переулки, похожие на тропинки. Настоящая свалка: здесь горшок, там старая доска или печка, торчащий корень и тут же труба. Обыденная поэзия пражских окраин. Стремительный спуск переходит в еще более крутой подъем… Один поворот, свалка, снова поворот. О, Господи, это уже кое-что!
Михал осторожно уклоняется от всех настоящих преград, он придумывает для себя несуществующие, добавляет газ, убирает газ, переключает скорости. Ноги, руки, спина, глаза, уши — все в действии, все напряжено. Одним словом, наслаждение.
Мотороллер несется по засохшим прериям предместий, голым холмам и крутым склонам. Хлоп вниз, хлоп вверх! Что оттого, что временами он едва удерживается на сиденье, — в душе Михала все поет. Да, это родео[4], это родео! Михал не знает точно, что такое родео. Возможно, он об этом где-то читал, но разве можно запомнить смысл такого слова. Это родео, потому что так нравится Михалу, — и баста.
Через полчаса дьявольской езды Михал, как и полагается, чувствует себя опустошенным, мечтает о покое. Когда ты участвуешь в родео, ты должен быть абсолютно сосредоточен и не можешь фантазировать.
Разумеется, во всех этих придуманных историях Михал — главный герой: скромный, сдержанный, молчаливый, надежный и, конечно же, незаменимый.
Михал никогда не мечтал быть спортсменом. Он никогда не рисовал в своем воображении, как с лавровым венком на шее поднимается на пьедестал почета, и оркестр исполняет гимн, люди аплодируют, фотографы становятся на колени прямо в грязь.
Ему представляется, что его героические поступки приносят пользу всему обществу или по меньшей мере какому-нибудь большому коллективу. Это всегда деяния важные с государственной точки зрения.
Михал легко, в мельчайших подробностях представляет себя в условиях сложных, ответственных, напряженных, когда все зависит от него, и только от него одного. Сам он всегда держится в тени, но другие-то знают, что только он, Михал Барта, способен безупречно выполнить задачу. И конечно, Михал в нужный момент оказывается на своей машине, на своей «Черной стреле».
Вот, например, озабоченный директор большого завода или генерал знаменитого гарнизона объявляет своему штабу: «Товарищи, это очень ответственная задача. Исключительно важная задача. Такую задачу можно поручить только наиболее добросовестному и наиболее опытному водителю. Посоветуйте, друзья, кому бы я мог доверить это дело?»
Директор со своими заместителями или штаб генерала совещаются, время идет, предлагаются варианты, опустошаются чашки черного кофе, называются имена знаменитых водителей, но директор или генерал все отвергают: одному не хватает опыта, другой недостаточно дисциплинирован… Внезапно поднимается старый, заслуженный рабочий, хлопает себя по лбу и говорит: «Товарищи, я придумал. Не найти нам лучшего водителя, чем Михал Барта».
Директор или генерал еще некоторое время колеблются, но в конце концов соглашаются. Все довольны, что проблема решена. Призывают Михала, сообщают ему об ответственном задании. Михал говорит: «Хорошо, я еду».
И он едет. В метель и пургу, в дождь и туман, в зной и пыль. Под Михалом ревет машина, это необычайно сильный механизм. Михал сливается со стальной машиной, взгляд его устремлен вперед, он мчится и мчится. И возвращается измученный, запыленный, обессилевший. Все его благодарят, но Михал только отмахивается:
«Зачем столько шуму, об этом вообще не стоит говорить. Если понадобится в другой раз, то прошу вас, обращайтесь сразу ко мне… Награда? Ну, если так положено, пожалуйста…»
Сколько прекрасных поступков совершил уже Михал, скольким людям сохранил жизнь, сколько несчастий предотвратил, сколько важных сообщений доставил вовремя. Всегда, приближаясь к финалу своих героических деяний, он краснел: «О Господи, ну и трепло же я, ну и хвастун!» Однако как только он оставался один и особенно когда он был на своей машине, истории одна другой удивительнее роились в его голове.
4
Родео