Но людей в войске ислама становилось все меньше. Вскоре после смерти Энвера, осенью в кровавых боях Ибрагим потерял шестьсот всадников убитыми и ранеными. Началось дезертирство. В кишлаках поднималась беднота, дехкане объединялись в отряды красных палочников и шли войной против Ибрагима.
С каждым днем все теснее смыкалось вокруг банды кольцо красноармейских штыков. Надо было уходить в непроходимые тугаи, скрываться в ущельях, болотах, держаться поближе к реке, за которой в тумане лежала чужая земля. Ибрагим-бек похудел, почернел, тяжелые морщины прорезали его мрачное лицо.
На шестом году басмаческой войны, запятнанный кровью своих жертв, пропахший дымом сожженных кишлаков, Ибрагим-бек собрал остатки верных ему людей. Под натиском частей Красной Армии и отрядов красных палочников он перешел реку и скрылся на афганском берегу.
Началась жизнь в изгнании, на чужбине. Афганистан неласково встретил пришельцев. Курбаши задолжали всем менялам на базарах Герата и Мазар-и-Шерифа. Джигиты, которым никто не давал в долг, нанимались в пастухи.
Ибрагим снова предстал перед Саид Алим-ханом. Бывший повелитель Бухары постарел. Жирные складки свисали со щек, белки глаз совсем пожелтели, борода поседела, увеличилась плешь. Он все еще косо поглядывал на Ибрагима - не мог забыть о двадцати вьючных верблюдах, захваченных из его каравана.
У эмира Ибрагим встретился с человеком в сером просторном френче и блестящих желтых крагах из свиной кожи.
- Зовите меня просто - ваше превосходительство, - сказал ему человек во френче, оскалив в улыбке длинные лошадиные зубы.
Он стал новым хозяином Ибрагима. Дом эмира превратился в место свиданий с этим человеком. Они подолгу сидели в прохладной комнате внутреннего двора и его превосходительство тактично инструктировал Ибрагима, как действовать дальше для успеха их дела.
Весной 1929 года его превосходительство приказал выступить. Передовым послали Фузайль Максума. Его не жалели. Он таджик, а какие из таджиков воины? Это - пахари. Воином может быть только пастух, наездник.
Фузайль ворвался в Каратегин. Он двигался, забрасывая далеко вперед тучи ложных слухов о том, что за ним идет сам Ибрагим с несметным войском, с пушками и пулеметами.
Фузайлю никто не поверил. Меньше чем через месяц он снова перешел реку и вернулся к своим шатрам. Он был жалок, как ощипанный петух. Больше о нем не вспоминали.
Затем границу перешел Утан-бек, старый и самый отчаянный басмаческий курбаши. Его люди жгли и уничтожали все на своем пути. Ибрагим одаривал гонцов с известиями о победах Утан-бека: это был его любимец.
Но прошло всего несколько недель и - жалкий, дрожащий Утан-бек вернулся. С ним приехали два всадника - все, что осталось от большого отряда. Шесть дней окруженный красными палочниками он, как шакал, скрывался в камышах. Он случайно выбрался к берегу Пянджа и темной ночью переплыл реку, потеряв там коня и саблю - подарок Ибрагима.
Тогда Ибрагим понял: надо идти самому.
В то время Афганистан переживал тяжелые дни. Страна пылала в огне гражданской войны. Теснимый войсками Баче-и-Сакао, падишах Аманулло бежал из Кабула.
Во главе момандов и племени хоста, поддержанный хазарейцами, в Кабул вошел Нурмат-хан, человек большого и хитрого ума. На кабульском базаре он повесил вниз головой слугу пророка божьего Баче-и-Сакао.
По всей стране начали действовать карательные экспедиции. Нурмат-хан не забыл никого из сторонников Баче-и-Сакао. В бою с солдатами Гаус-хана, посланного Нурматом на север, Ибрагим потерял много всадников и укрылся на острове Ура-тугай. Но и сюда уже стягивались афганские полки.
Изменники Мулла Иса Ленг и Гулям Кадыр, выразив покорность и раскаяние, сдались на милость победителя со всеми джигитами, оружием и лошадьми.
Ибрагим повел своих людей на Мазар-и-Шериф, но по дороге встретил сильные заслоны афганцев.
Оставался только один путь - через Пяндж...
А оттуда, с того берега каждый день шли тревожные вести. Приходили запыленные усталые люди, бросались на колени, посыпали себе голову пеплом, плакали от злобы и страха. Они рассказывали, что священная земля предков попирается железными машинами, там ломаются дувалы, разделяющие поля хозяев, в кишлаках у богатых и знатных людей отбирают землю, скот, дома и раздают оборванцам, кишлачной бедноте, батракам. Дети мусульман учатся в новых школах, куда не пускают мулл и где не читают корана. Женщины сбрасывают паранджу. Люди забывают бога и отцов.
Скорей туда! Скорей, пока остались еще друзья, пока еще можно собрать под зеленые знамена газавата людей, сердца которых откликнутся на слова:
"За эмира! За веру! Против неверных и богоотступников!".
Ибрагим решился. Его превосходительство обещал немедленную помощь.
- Ничего, что мало людей, - сказал он. - Вас ждут там. Когда-то Наполеон дошел до сердца России - Москвы. Вы дойдете до сердца Азии священной Бухары, а, может быть, и дальше.
...И вот он, Ибрагим-бек, лежит один среди камней. Бухара далеко, до нее не достать. Помощи нет ниоткуда. Ибрагим в последний раз обратился к эмиру. Он отправил к нему Мулло Нияза. Посланный не вернулся обратно. Он прислал гонца с письмом. Вместо помощи в письме были одни благословения.
"От вашей светлости и совместно с его превосходительством послом от эмира, прибыли в Ханабад и остановились в доме дяди эмира Сеид-Инак-Каляна. От имени вашего и всех командующих привез низкий поклон эмиру и его племянникам. Все остались очень довольны. Под флагом эмира и его ближних подымайте дух населения, молитесь богу и продолжайте наше дело...", - писал Мулло Нияз. Но продолжать дело уже нет сил. Надо уходить. Куда?
Утром, совершив молитву, Ибрагим-бек и ишан снова сели на коней.
- Я скажу тебе еще одну суру, больше ты их не услышишь, - сказал ишан.
- Ты вспомнил ее ночью? - спросил Ибрагим.
- Не смейся. Послушай: "Ужели ты не обратил внимания на лицемеров, которые своим братьям говорили: да, если вас принудят выйти, то и мы с вами вместе выйдем. И если с вами будут воевать, то мы непременно поможем вам. Бог свидетель, что они лжецы..."
- Они лжецы, - повторил Ибрагим. - Они обещали людей, оружие, деньги. Где все это? Что ж, надо возвращаться к ним - больше некуда.
Далеко внизу блестела лента реки. Ибрагим отыскал у берега паром и направил туда коня.
Когда всадники спустились вниз к реке, их окружили краснопалочники. Невысокий человек в синей чалме и полосатом халате, натянув повод коня, крикнул:
- Сдавайся, Ибрагим! Твое время кончилось.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
ПРИЗРАК СЧАСТЬЯ
В Дюшамбе на приезд Леньки никто не обратил внимания - в эти дни сюда съехалось столько народа со всех концов республики!
Столица была празднично оживлена. Шел съезд Советов. На домах висели красные флаги. Улицы тщательно поливались пять, а то и шесть раз в день. По главной - Ленинской - улице запретили проезд арб и бричек.
Съезд шел в достроенном, наконец, Доме дехканина. В перерывах между заседаниями на балконе играл дуxoвой оркестр. Внизу собирались толпы слушателей - любителей музыки.
Говорящий удивленно поднял брови, увидев входящего в кабинет Леньку. Но выслушав объяснения, он улыбнулся, пожал ему руку и сказал, что сейчас самое главное - уметь заметать следы. Он направил его к своему знакомому агроному, работающему в Наркомземе. Леньке дали маленькую, похожую на чулан комнату. Это избавляло его от жизни в общежитии, на глазах у комсомольских работников.
Старый агроном Валентин Сергеевич оказался вежливым и услужливым человеком. Усы он брил, но оставлял маленькую седенькую бородку и напоминал американцев, какими они изображены на рисунках в романах Жюль-Верна. В доме хозяйничала его жена - толстая, рыхлая женщина Эвелина Карловна. Она сразу же сообщила Леньке, что происходит из прибалтийских немцев, что в роду у них есть большие люди, а первый муж был у нее бароном. Он умер, конечно, до этой революции. Говорила она с сильным акцентом, пересыпая фразы немецкими словами.