- Видал! - крикнул Камиль. - Сейчас и ты там будешь...
Он с трудом сдвинул большой обломок скалы и тот медленно пополз вниз, сталкивая обломки поменьше. Подымая пыль, камни полетели прямо на Гуляма. Он едва успел отскочить в сторону. Острый обломок больно задел его по бедру и остановился, застряв в расщелине. Остальные камни с шумом попадали в реку, вздымая фонтаны брызг.
Прихрамывая, Гулям снова полез вверх. Убедившись в своей неудаче, Салимов злобно выругался и стал медленно переползать от камня к камню. Потом он снова заговорил:
- Гулям! Ну зачем нам убивать друг друга? Я же ничего плохого тебе не сделал. Поверь мне, тогда на бюро все Ленька придумал - я здесь ни при чем.
Голос Салимова изменился. В нем уже не слышалось наглости и насмешки, а звучали унылые ноты. Он просил, заискивал.
Послушай меня, - продолжал Салимов, - пойдем со мной. Здесь неподалеку, в кишлаке Висхарв меня ждут. Нас переправят на тот берег. Мы с тобой заживем не хуже эмира бухарского. Ну, что ты здесь забыл. Ты же сирота.
- Я уже давно не сирота, - сказал Гулям. - А вот тебе придется ответить перед теми, кого ты оставил сиротами.
Оба они слышали тяжелое дыхание друг друга. "Дурак! Не взял с собой оружия"... - который раз ругал себя Гулям, сжимая в руке бесполезный карабин.
Салимов сел на камень. Гулям сделал еще шаг вперед. Камиль поднялся и закричал:
- Не подходи! Убью!
Он схватил обломок скалы и, подняв его над головой, бросил в своего преследователя. Гулям едва успел пригнуться. Камень разбился за его спиной. Камиль пошел вверх, цепляясь руками за выступы скал. Вскоре идти ему стало трудно, и он пополз по скалам, извиваясь между камнями, как змея.
Гулям пошел вперед - он стремился отрезать Салимову путь, когда он начнет спускаться к оврингу.
Он уже не видел скрывшегося за камнями врага и только по шуму осыпавшегося щебня догадывался, что тот уходит от него. Но вот и этот шум прекратился. Гулям подождал немного и решил подняться выше. Медленно, стараясь не шуметь, он стал подниматься по скалам. Он задыхался, еле двигал руками от усталости, болела ушибленная нога.
Неожиданно, в нескольких шагах перед ним выросла фигура Салимова.
- А, проклятый! - злобно закричал он. - Ну, теперь ты не уйдешь!
Салимов напрягся изо всех сил, сдвинул с места большой камень и тот, качнувшись, пополз вниз. Но Камиль сделал слишком резкое движение, не удержался на почти отвесной скале и упал на спину, выронив нож. Он попытался ухватиться за что-нибудь и судорожно вцепился в какой-то камень. Камень сдвинулся с места и пополз вместе с Салимовым. Вслед за этим камнем двинулся второй, покрупнее. Салимов сползал вместе с грудой камней, которая захватывала по пути другие камни. Каменная груда тащила Салимова все быстрее и быстрее.
Гулям успел отскочить в сторону и с ужасом смотрел, как лавина камней уносила беспомощно барахтающегося Камиля.
Через мгновение лавина была уже где-то внизу, камни с шумом падали в воду, а за ними неслись и падали другие.
Гулям увидел, как Салимов упал на скалу у самой реки, а сверху на него свалилась огромная каменная глыба. Она накрыла его целиком, оставив только одну ногу в запыленном сапоге с оторванной подошвой. А потом сверху посыпались другие камни и вскоре закрыли сапог.
Гулям стоял, выронив карабин, тяжело опираясь руками о поросший мохом валун. В ущелье снова стало тихо.
- Вот ты и рассчитался за все свои преступления, сын моего хозяина! негромко сказал Гулям.
Медленно, оберегая ушибленную ногу, он спустился на овринг. Так же монотонно шумела река. Лунные отблески трепетали в воде. Где-то далеко завыли собаки.
- Кишлак. Люди... - пробормотал Гулям и прилег на еще теплый плоский камень.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
ВЗОРВАННЫЕ ДЖУНГЛИ
После бессонной ночи, проведенной с доктором Рябиковым, Виктор утром зашел в окружком комсомола, где ему выдали винтовку и наган. "А ведь права Маша, как на войну снаряжают", - подумал он. Потом Виктор заехал в караван-сарай. Там его ждали попутчики, тоже назначенные в Кабадианский район. Выехали, когда солнце не успело еще высоко подняться. Сытые, отдохнувшие кони мелкой рысцой трусили по подмерзшей дороге.
До Кабадина доехали за два дня.
Единственная улица кишлака растянулась на несколько километров. Она начиналась у подножия крутых горных склонов, сбегала в долину и обрывалась у кофейных вод Кафирнигана. В центре кишлака возвышался курган с развалинами крепости - две башни, стены с бойницами, полуразрушенные строения.
Два раза в неделю - по вторникам и пятницам - в Кабадиане собирался базар. Сюда съезжались дехкане из окрестных селений, и до вечера в кишлаке было шумно. У кооператива выстраивалась очередь за мануфактурой и керосином. На маленькой базарной площади становилось тесно и грязно.
Вечером в кишлаке снова восстанавливалась тишина. Только азанчи кричали из мечетей в разных концах кишлака, призывая к молитве, да протяжно ревели ослы.
Виктор познакомился с руководящими работниками района. Секретаря райкома партии Ширинова, коренастого, рябоватого узбека, он знал еще в Дюшамбе. Ширинов понравился Виктору своим веселым характером, открытой улыбкой, умными глазами. Секретарь райкома комсомола Габриэлянц, худенький, небольшого роста, выглядел моложе своих двадцати лет. Уроженец Самарканда, он хорошо говорил по-узбекски. Большинство населения Кабадианского района принадлежало к узбекским племенам кунград и локай, и здесь требовалось знание узбекского языка.
Район раскинулся на обширном пространстве. Необъятные площади нетронутой плодородной земли с капризной рекой Кафирниган заросли гигантским камышом, кишащим зверьем и дичью.
В стране наступала первая колхозная весна. Эта весна должна была перевернуть жизнь района. Именно перевернуть, - потому что предстояло создать машинно-тракторные станции и организовать коллективные хозяйства из дехкан-бедняков, которые тянулись к лучшей жизни, несмотря на угрозы баев, старшин и мулл.
Виктору отвели на базарной площади маленькую комнатку, в которой раньше помещалась парикмахерская. Он вбил в глиняный пол четыре столбика, приколотил к ним поперечные перекладины - получилась кровать. Два столбика повыше он накрыл доской - получился стол. А ящик превратился в стул. Квартира была готова.
В первые дни Виктора часто будили на рассвете незнакомые люди и просили побрить или подстричь. Виктор сердито объяснял, что он не парикмахер. Ему не верили, упрашивали, обещали щедрое вознаграждение. Виктору это надоело. Он привесил к двери фанерку с надписью: "Парикмахерская рядом" и нарисовал стрелу, указывающую на пустырь. С тех пор стук по утрам прекратился.
Виктор жил в горячке заседаний, совещаний и планов. По вечерам, с головой, словно разбухшей от цифр, он приходил пить чай в красную чайхану возле скупочного пункта. На помосте чайханы, в глубине громко храпели на разные голоса сезонники, идущие из Термеза в Курган-Тюбе. Чай подавал старый чайханщик Мута-Вали.
Не так давно Мута-Вали служил конюхом у кабадианского бека. Бек оставил о себе память - рубцы на спине и шрам через правую щеку. Когда ворвавшиеся в крепость дехкане зарубили бека кетменями, Мута-Вали оседлал всех коней, вывел их из крепости и прискакал на площадь. Там он сдал коней командиру красноармейского отряда, подоспевшего на помощь восставшим.
Мута-Вали и сам бы пошел в отряд - он был лихим джигитом, но дома лежала больная жена и четверо детей просили есть. И Мута-Вали остался в кишлаке. Он стал заведовать красной чайханой, где велись горячие споры о новой жизни.
Когда кровавый Ибрагим-бек, преследуемый народным гневом, убегал в Афганистан, одна из его шаек заскочила в Кабадиан. Мута-Вали скрывался в камышах. Вернувшись домой после ухода шайки, он нашел жену и детей мертвыми - всех убили басмачи. В глубоком горе побрел он в чайхану. И с тех пор Мута-Вали не уходил отсюда домой - он боялся одиночества, ему хотелось всегда быть на людях. В задней комнате чайханы лежали его одеяла. Здесь, у самовара проходила вся его жизнь. В людской толчее, среди шума и смеха он забывал о своем горе.