Скрипка стала его единственной страстью. Мута-Вали смастерил ее из консервной банки, прикрепив к ней длинный гриф, а смычок сделал из ветки чинары. Скрипка зазвучала, как настоящая. Когда Мута-Вали впервые запел в красной чайхане, слушатели были в восторге. Мута-Вали приобрел славу певца и музыканта. Из далеких кишлаков приезжали люди - посидеть в чайхане, выпить чая и послушать песни старика.
Виктор тоже услышал пение Мута-Вали. Его песни, даже хриплый голос здесь, на краю советской земли, - показались ему особенно красивыми.
В райкоме комсомола он познакомился с молодым учителем, своим ровесником, недавно приехавшим из Самарканда. Звали его - Очильды. Он вырос в одном кишлаке вместе с Гулям-Али, которого Виктор хорошо знал.
Уходящая зима вдруг разразилась напоследок снежной бурей. Три дня завывал ветер, занесло снегом улицы, дома, сады. В глиняных кибитках стало холодно, сыро, темно. Кабадианцы собирались в чайхане, бесконечно пили чай и неторопливо беседовали. Расходились по домам поздно ночью, когда Мута-Вали заливал водой угли самовара и укладывался на свои одеяла.
Через три дня тучи ушли. На необъятном синем куполе неба засияло солнце. Началось бурное таяние снега, зажурчали - побежали ручьи. Стаи птиц пролетали над Кабадианом - на север. Пришла настоящая весна.
Когда дороги немного подсохли, Виктор с учителем Очильды поехал в Шаартуз, на хлопковый завод - единственное промышленное предприятие в районе. Там работала комсомольская ячейка - самая большая после кабадианской.
Дорога шла в тугаях. Слева высились громады Баба-тага, справа лежала широкая долина, посредине которой сверкал под солнцем причудливо извивающийся Кафирниган. Над черной и влажной землей поднимался легкий пар.
Два часа езды на конях прошли незаметно. Через Кафирниган перебрались вброд - моста не было, а паром снесло. Когда взобрались на холм, Виктор увидел беспорядочно разбросанные домики с плоскими кровлями, оголенные сады и белый длинный забор хлопкового завода. Это и был Шаартуз.
В узких улицах кишлака всадников встретил заливистый лай собак. Отмахиваясь камчой, Виктор направился к заводу. Очильды остался в кишлаке. Сторож, повесив на плечо винтовку, молча открыл ворота. Виктор привязал коня, ослабил седло и вошел в контору.
В обеденный перерыв секретарь заводской ячейки созвал комсомольцев. Ребята пришли в грязных спецовках, с приставшими хлопьями ваты. Завязался разговор. Виктор узнал, что заводские комсомольцы не принимают в союз молодежь из кишлака. А там есть ребята, которые хотят вступить в комсомол, но не знают, как это сделать. В тот же вечер Виктор вместе с Очильды провел в кишлаке собрание молодежи, оформил новую ячейку и прикрепил к ней двух комсомольцев с завода.
Виктор остался ночевать в общежитии завода. В комнате, где он расположился, жили четыре человека. Она пропахла потом, табаком и залежавшимся грязным бельем. Молодые рабочие жили здесь недавно, с осени прошлого года, и собирались удирать из Шаартуза.
- Скучно здесь, - объяснил Виктору один из жильцов комнаты, невысокий, веснушчатый юноша с рыжеватым чубом. - Некультурно. Живем, как в сарае. Горячую пищу раз в неделю едим. Все в сухомятку перебиваемся.
- Почему? - спросил Виктор.
- Столовой нет, а с работы усталый придешь - не до того.
- Клуба нет. Читать нечего. Да и поговорить не с кем, - вступил в разговор другой рабочий - крепкий, широкоплечий узбек по имени Самад, или Саша, как называли его товарищи.
- Вот лежим здесь, переругиваемся... - снова начал веснушчатый.
- И погулять не с кем, - заговорил третий. - Девушек нет, кино уж черт знает сколько времени не видели. Ходим немытые, нечесанные.
- Ну, уж баня у вас здесь великолепная, - заметил Виктор.
- Баня-то есть, да мыться не для кого. Все равно, ходишь чистый, ходишь грязный - никто не видит...
- Это уж ты, Федька, глупости говоришь! - вмешался Саша-Самад. Давайте лучше чай пить и товарища покормим.
На примус поставили закопченный чайник. Хлеб нарезали большими ломтями и положили прямо на стол. Сахар накололи углом пиалы. В комнате, кроме пиалы, нашлась еще старая жестяная кружка. Чай пили по очереди. Гостю наливали первому.
- Да, - протянул Виктор, отхлебнув чая, пахнувшего мочалой. - Неважно живете. Говорите, девушек нет. Вот и хорошо, что нет. А то бы они вас засмеяли.
- Это почему же? - спросил веснушчатый.
- А вот почему! Был я в Курган-Тюбе. Там тоже хлопковый завод. Рабочие тоже живут в общежитии. Зашел я к ним, посмотрел и удивился. Не общежитие, а картина! Все топчаны одеялами покрыты, комнаты выбелены, кругом портреты висят.
Ребята внимательно слушали.
- Ну, там другая жизнь. Город... - мечтательно сказал Саша-Самад.
- Так ведь и здесь скоро будет город. Вот придут тракторы, а с ними много народу подъедет. Трактористы, трактористки, семьи у них...
- Трактористки, говоришь? - встрепенулся Федька. - Девчата. А не врешь?
- Зачем же врать. Трактористки с тракторами едут. Из Термеза, вдоль границы. Скоро здесь будут. Девчата боевые.
- Эх, вот заживем! - Федька хлопнул себя по колену.
- Это кто же заживет? Уж не ты ли? - с улыбкой спросил Виктор.
- А почему же не я?! - обиделся Федька.
- Да ведь ты сам сейчас сказал: ходим неумытые. Думаешь, на таких девчата польстятся...
- Наш гость правду говорит, ребята, - вмешался четвертый, до сих пор молчавший молодой таджик. Он лежал на топчане и читал. А сейчас отложил книгу в сторону и сел, спустив на пол ноги в грязных сапогах.
- Как бараны живем, - продолжал он. - Вонища у нас, клопы заели. Надоело. Пора на людей стать похожими.
Ему никто не ответил.
Виктор лег, не раздеваясь. Ночью он проснулся от обжигающих укусов вся постель была усыпана клопами. В комнате стоял удушливый запах влажных тел. Виктор тихо подошел к окну и открыл форточку. Струя свежего холодного воздуха ворвалась в комнату.
Утром Виктор и Очильды выехали в ближайшие кишлаки. Они провели собрания кишлачной молодежи, рассказали о задачах комсомола на посевной, об организации колхозов.
Поздно вечером Виктор усталый, но радостный возвращался в Шаартуз. Очильды остался ночевать у знакомых в кишлаке. Виктор въехал в ворота хлопкового завода и направился к общежитию. Здесь его ждал сюрприз. В сумерках на крыльце стоял полуголый Федька. Веснушчатый парень, взобравшись на табуретку, поливал из ведра Федькину спину.
- Хо, хо, моемся! - закричал Федька, увидев Виктора. - Теперь чистыми будем!
Виктор улыбнулся, открыл дверь и остановился в изумлении. Грязная и запущенная комната общежития стала неузнаваемой. Пол поражал чистотой. Празднично выглядели по-новому расставленные топчаны, покрытые ситцевыми ватными одеялами. Стол - чисто вымыт и выскоблен. У обломка зеркала, придвинув к себе лампу, брился молодой рабочий-таджик, который вчера вечером читал книгу. Саша протирал окно.
Виктор вернулся в коридор, тщательно вытер нога о лежавшую у порога тряпку и только после этого вошел в комнату.
- Что это у вас так керосином пахнет? - спросил он будто невзначай.
- Клопов морили. Ни одного гада не оставили, - ответил Саша, усиленно протирая стекло.
В общежитие шумно ворвался Федька. Он докрасна растерся мохнатым полотенцем и надел чистую голубую рубашку.
- Ну, теперь пусть едут ваши трактористки. Мы готовы их встретить! сказал он. - Давайте чай пить, ребята. После бани всегда чай пьют.
Парень с веснушками собрался было тут же в комнате разжечь примус, но Саша закричал на него:
- Ты что? Копоть разводить?! Давай на двор!
Когда чайник вскипел, оказалось, что у хозяев имеется шесть пиал и даже две тарелки. Чай пили, словно на новой квартире. Лица молодых рабочих светились радостью и гордостью.
Рано утром Виктор выехал в Кабадиан, пообещав комсомольцам выслать книги. Там он узнал, что завтра тракторы придут в Шаартуз. Он договорился об отправке библиотечки для молодежи хлопкового завода и вернулся в Шаартуз. С ним приехал уполномоченный окружкома партии Иргашев.