— Ну, не целиком, — поправился он.
Йеннер продолжила смотреть. Молча. Ей часто приходилось молчать на допросах в Карательном, выжидая, что оппонент заговорит первым.
Вернер был не на войне, ничем принципиально не рисковал и потому продержался очень недолго:
— Ладно, давай я уберу его в сейф-блок. И замнем.
Фамильярное обращение неприятно резануло слух, и плети снова дернулись ударить. Йеннер пришлось их осадить, мимоходом отмечая резкое падение синхронизации, но тогда она не придала этому значения. Скачки синхрона у нее бывали и раньше, ничего принципиально нового в этом не было. На самом деле уже то, что Йеннер воспринимала симбионт, как симбионт — как отдельную сущность, а не часть собственного тела, само по себе было следствием низкой совместимости. Нормальные симбиотики вообще не думали «я и симбионт». Только «я». Из-за отношения Йеннер к собственному паразиту потеря пары процентов синхронизации случалась нередко и не пугала. В тот момент Йеннер больше интересовала судьба мусорного дроида:
— Вы уберете его в сейф-блок?
— Ну да, как обычно. Я знаю, Долорес ссыт кипятком, если я держу свои игрушки снаружи, но это же всего на пару дней. Пока я не разгребу барахло и не найду для малышки место.
«Долорес» и «как обычно» сложились в голове Йеннер в цельную картину, и сразу многое прояснили — и почему механик вдруг вел себя так нагло, и почему никто не настучал на него раньше. Если начальник станции знала и покрывала Вернера, тот и правда мог чувствовать себя абсолютно безнаказанно.
Строго говоря, не таким уж и страшным проступком была сборка боевого дроида из мусора — максимум, что грозило Вернеру это штраф с конфискацией и пятно в личном деле. Если он действительно был лучшим механиком на RG-18, и если Долорес он был нужен, Йеннер могла разве что сунуть его в изолятор на пару дней. Во время войны, если бы механик выкинул такой фокус на ее территории, ему всыпали бы десяток плетей публично, но на мирной станции на многие вещи приходилось закрывать глаза.
Йеннер это понимала:
— Уже вечером дроид должен быть в сейф-блоке. Не знаете, как найти место, запихивайте по кускам. И не забудьте положить аккумулятор отдельно.
Вернер понимал тоже, поэтому заулыбался еще наглее. Симбионт передал Йеннер отголосок его самодовольства и нового интереса:
— Я думал, ты начнешь грозиться мне штрафом.
— Обращайтесь на «вы». И, говоря откровенно, не думаю, что штраф вас остановит. Так что, надеюсь, от одного неактивного дроида станция не взорвется.
Вернер оглядел ее с головы до ног с любопытством и присвистнул:
— А вы адекватнее, чем предыдущий шеф безопасности. Наблюдатель Йеннер, верно? Отличное платье, к слову.
— Если возникнет реальная угроза, я спущу вас в главный шлюз вместе со всеми игрушками. Вернер, — она помолчала, подбирая слова, прежде чем продолжить, — я не спорю с тем, что вы отличный механик. Но мало уметь собрать оружие, нужно еще чтобы оно не попало в руки какому-нибудь мудаку.
К его чести, он понял и не стал отшучиваться:
— Расслабьтесь. Я поставил армейский защитный код. И генетические сканеры на пушки, — серьезности ему, правда, хватило ненадолго. Он снова уставился в вырез корсета и подмигнул. — Эй, если хотите, могу показать поближе.
***
Тогда она согласилась — еще не видела в Вернере проблему и не представляла, как начнет реагировать на него при каждой встрече.
В общем-то, он ей понравился — просто по-человечески понравился, несмотря на самодовольство («я лучший механик на этом корыте»), неприкрытые постоянные попытки заглянуть в корсет («эй, я не виноват, что обзор отличный») и почти нездоровую любовь к оружию («на самом деле, я не компенсирую, мне просто нравятся большие стволы»).
К тому же у него было роскошное тело: мощные плечи, узкие бедра, пресс как бронепластина, большие ладони и отличная кожа. Вернер был наглядным доказательством того, что берлинские ученые-евгеники не зря ели свой хлеб.
Главная проблема заключалась в симбионте — ему тоже понравился Вернер. Симбионт распробовал его эмоции и хотел еще — в идеале со своей любимой приправой из насилия, возбуждения и боли. Он хотел Вернера в единственной доступной для жадной твари форме — хотел обладать, трахать, полностью подчинить себе. Хотел пить его удовольствие и его беспомощность.
Хоть и редко, но такое случалось — не с Йеннер, но она о подобном слышала. Симбионты иногда цеплялись за конкретных людей, фиксировались на их эмоциях и заставляли фиксироваться носителей.
Йеннер честно собиралась соблюдать дистанцию. После первой встречи они с Вернером не виделись неделю. И всю эту неделю Йеннер безуспешно пыталась поднять рухнувший синхрон хотя бы до восьмидесяти.
А потом у нее сломался кухонный модуль.
Модуль был старым — Йеннер привезла его еще с Ламии, из дома матери — и постоянно путал рецепты, а порой и вовсе выдавал нечто не вполне съедобное. Но он был ей дорог и он ей нравился именно таким — напоминанием о временах до войны, до симбионта, до Карательного Корпуса и всей той грязи, которая была с ними связана.
К сожалению, модуль дышал на ладан, еще когда Йеннер только приехала на RG-18, и за три года ломался пятнадцать раз. В конце концов, он заглох окончательно и просто перестал включаться.
Как обычно Йеннер отправила запрос в ремонтный блок. О Вернере в тот момент она даже не думала — механиком в ее жилом секторе был Ларри, и он ненавидел кухонный модуль со всей страстью человека, который чинил «проклятую рухлядь» пятнадцать раз.
Йеннер в принципе не удивилась бы, если бы ее запрос отклонили, но подтверждение пришло через одиннадцать секунд.
А через тридцать минут Вернер уже стоял перед ее дверью — гладко выбритый, в новом ремонтном комбинезоне и широко улыбался. Кончики волос были еще влажными после душа.
Симбионт был очень рад. Он впитывал предвкушение и самодовольство Вернера и норовил потянуться плетьми.
Йеннер спросила единственное, что в тот момент пришло ей в голову:
— Что вы здесь делаете?
— Пришел чинить ваш кухонный модуль, — как ни в чем не бывало ответил он. — Вы же отправили запрос.
— Вы работаете в другом блоке.
— Перевелся, — он широко улыбнулся и демонстративно привалился к притолоке двери. Ощущение самодовольства усилилось.
— Кто вас перевел и на каком основании?
— Я сам себя перевел, я же старший механик. Как там это называется… а, точно: в целях лучшего распределения персонала.
Йеннер встала в дверях, загораживая ему проход:
— Ларри меня устраивал.
— Он пятнадцать раз чинил ваш модуль. И не починил.
Ситуация снова напоминала ей завязку для порнофильма.
— Так вам нужен механик или нет? — спросил Вернер, хотя и сам прекрасно знал ответ. В общем-то, Йеннер догадывалась, почему он так себя вел: и почему с любопытством заглядывал в корсет, и почему лучился предвкушением.
— Вы зря надеетесь, Вернер. Я не сплю со всеми подряд. Слухи о ламианках врут. Так что давайте упростим: нет.
На самом деле, слухи не врали — симбионты любили секс, и любили смаковать возбуждение как партнера, так и носителя. Большинство ламианок не отличалось разборчивостью в связях и с готовностью раздвигали ноги перед первым встречным. Но у них и не было боевого симбионта.
Центральный нервный узел боевого симбионта находился в матке и частично на стенках влагалища, и даже саму идею традиционного секса паразит воспринимал как опасное покушение на собственную территорию.
Боевой симбионт полностью переиначивал либидо. Если носительнице хотелось — ей хотелось трахать других плетьми, а не раздвигать ноги. Желательно трахать как можно жестче.