Потом в центр безопасности пришел запрос из ремонтного сектора.
— Наблюдатель Йеннер, у нас, кажется, угроза безопасности. Зайдете? Я в тринадцатом, — Вернер смотрел с виртуального экрана в ее кабинете, широко улыбался и выглядел как ремонтник из порнофильма.
Йеннер смотрела на него в ответ и боролась с желанием отключить вызов, закрыться в кабинете и может быть даже накрыться синтетическим ковром.
Симбионт под юбкой нетерпеливо дернул плетьми.
— Что на сей раз? Вы опять собрали «мирный образец»?
Вернер фыркнул, беззлобно, но довольно:
— Нет. Не волнуйтесь, все мои игрушки в сейф-блоке. Просто у нас тут пропал нано-кристаллический резак, и я решил, это потянет на красный код. Подумал, вы сначала решите все проверить.
Вначале Йеннер решила, что он перепутал:
— Вернер, красный код включают при угрозе теракта. При чем здесь ваш резак?
— Из него можно собрать плазменно-кристаллическую бомбу.
Она иногда гадала, слышал ли он сам, что говорил:
— Вы всерьез? Вы пользуетесь резаком, из которого можно собрать ПКБ?
— Ну да, — Вернер улыбался и лучился самодовольством так сильно, что это ощущалось даже сквозь окно связи. — Вообще-то резак стандартный. Но расщепляющий кристалл у него точно такой же, как в плазмо-бомбе. Добавьте к кристаллу еще грамм двести армейской плазмы и настройте грамотную распыляющую частоту — будет крутой бум.
— Сто грамм армейской плазмы стоят больше, чем вся наша станция, — Йеннер знала это. Если бы Ламия хотя бы шесть лет назад могла позволить себе армейскую плазму, Война Режимов закончилась бы намного раньше.
— Ну и что? Вы все равно не можете проигнорировать официальный запрос. Резак-то пропал, — у Вернера определенно не было инстинкта самосохранения, или он не понимал, что лучше не загонять в угол носительницу боевого симбионта.
Йеннер почувствовала, как агрессивно дернулись нижние плети под юбкой, и сказала как можно спокойнее:
— Понимаю. Я буду у вас через двадцать минут.
— Отлично.
— Не радуйтесь, Вернер. Поверьте, вы не хотите меня сейчас видеть.
Она завершила вызов, не дожидаясь ответа, и злилась всю дорогу до технического блока — на себя, на Вернера и на симбионт. На всю ситуацию в целом.
Паразит реагировал на ее раздражение, питался им, и это не делало жадную тварь сговорчивее. Симбионту хотелось действовать — поставить Вернера на место, пустить в ход плети.
Йеннер могла контролировать симбионт — всегда: даже в худшие дни войны, но это не давалось ей легко. Ей постоянно приходилось отслеживать каждое мельчайшее движение.
При нормальном уровне синхронизации Йеннер управляла плетьми так же естественно, как собственными руками, но теперь для этого требовалось осознанное усилие. Она все больше воспринимала симбионт отдельно от себя.
Во время войны это много раз спасало ей жизнь — достаточно было полностью убрать контроль, и позволить плетям делать то, ради чего они были предназначены. Для мирной жизни инстинкты паразита были неприменимы.
Йеннер гнала служебный скайлер на другой конец станции, и все двадцать минут мысленно спорила с Вернером — накручивала себя, потом ловила на том, что делает это, пыталась успокоиться, и накручивала снова.
Выбравшись из скайлера и едва не ободрав юбку, — летающий транспортник не был предназначен для ламианского платья — она направилась в технический блок. У самого входа на стене располагалась черная, глянцевая панель энерго-генератора. Йеннер шла, чтобы поставить Вернера на место. Но она все равно посмотрелась в генератор как в зеркало.
Иногда она себя просто ненавидела.
И, разумеется, все сразу же пошло не так.
В блоке никого не оказалось, на пятачке, свободном от хлама и коробок с запчастями, глянцево поблескивала лужа какой-то черной жижи. Из-за массивного ремонтного контейнера доносилась приглушенная ругань, грохот, словно кто-то бил кувалдой боевого робота, и отчетливое механическое жужжание.
Йеннер напрягла слух, но разобрала только «твою мать», «хренов металлолом» и «сука Ларри».
— Механик Вернер, вы здесь? — ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать грохот.
На секунду все стихло, а потом грохнуло снова, но только один раз.
— Я сейчас, — голос Вернера звучал сдавленно и глухо.
Йеннер пошла посмотреть.
Горе-механик обнаружился в объятьях типового ремонтного модуля — модуль был вскрыт, из его нутра вывалились подвижные, похожие на лианы манипуляторы, снизу между гусениц капало на пол той самой черной жижей. Вернер был перемазан ею с головы до ног, опутан манипуляторами и отчаянно дергал рукой, застрявшей в их переплетении.
Зрелище было абсолютно нелепым и немного возбуждающим.
Примерно так Вернер выглядел бы, если бы Йеннер связала его плетьми.
— Добрый день.
— Кому добрый, а кому не очень, — он последний раз дернулся — даже под ремонтным комбинезоном было видно, как напряглись мышцы спины и плеч — и расслабился. — Кто-то поставил эту хрень на хватательный режим. Поможете выбраться?
Йеннер подошла ближе:
— Не уверена. Думаю, мне лучше заняться поисками вашего резака. Все-таки угроза красного кода — это не шутки.
Вернеру пришлось неестественно вывернуться, чтобы посмотреть на нее:
— А вы мстительнее, чем я думал.
— Я не люблю, когда мне не оставляют выбора.
— Тогда могли бы и сами позвонить.
Импульс его обиды, который уловил симбионт, был почти… трогательным.
Йеннер все же подошла вплотную, принялась распутывать манипуляторы. Так близко она чувствовала тепло, исходящее от тела Вернера.
— Я уже говорила вам: нет. Вы зря надеетесь. Я не для вас.
— Потому что я не принц?
Он повернул к ней голову, и его глаза оказались прямо напротив — льдистые, обманчиво спокойные.
Симбионт пил его злость, как горячий красный поток, и хотел добавить к ней возбуждения.
— Нет. Потому что я ламианка.
— Меня это не напрягает, — Вернер фыркнул и кивнул на ее плети, — ни эти штуки на голове, ни такие же под юбкой.
— Конечно, не напрягает. Вы же не понимаете, что это такое.
Один из манипуляторов, наконец, поддался, и Йеннер отвела его в сторону. Вернер смог вытащить руку и выпрямился.
Так близко разница в росте ощущалась особенно отчетливо.
Йеннер представляла как дотронется — с силой проведет ладонями по грудным мышцам, по плечам.
Это не было тело механика, это было тело бойца. Человека, привыкшего к своей силе, к способности справиться с любой ситуацией.
Так сладко было бы показать ему, насколько он ошибается. Дать ему почувствовать свою беспомощность, уязвимость, просмаковать ее — каждый оттенок чувства.
Разбить его наглость как зеркало, искупаться в осколках.
Это было бы так здорово — вызвать его дрожь, заставить его закричать. Выпить его чувства и стоны.
Боль, удовольствие — все, на что он был способен.
Иногда Йеннер тошнило от самой себя.
Вернер такого не заслуживал, и он, в общем-то, ей нравился — нравился именно таким: наглым, самодовольным, и абсолютно уверенным, что она не способна причинить ему вреда.
Она его возбуждала, тоже вызывала желание дотронуться — притиснуть к себе, вжать телом в останки ремонтного модуля, задрать платье и провести ладонью по бедру.