– И ты тоже, когда подросла, и время пришло?
– Ну, вот ещё! Мне-то это зачем было? Думаете, если сестре пришлось, так и я, значит, такая же? У меня жених и так был, между прочим, и невинность я с его помощью Астарте пожертвовала – любого из наших спросите, все знают. Но видели бы вы, каковы эти гадруметцы! Ведь свои же, не дикари ливийские, что в любой праздник Астарты к её храму стекаются в надежде телом ханаанки попользоваться – должны же понимать, что если девушка пришла в храм, это не значит ещё, что она готова служить Астарте с первым же попавшимся! Говорю же, наши разве так поступят? Ну, если только с блудницей какой известной, у которой всё равно чести нет, или там с чужачкой какой ничейной, которую никто в городе не знает. А эти гадруметцы – ни стыда, ни совести! Мало того, что сразу же подкатываются и шекель свой суют, даже не спросив, не ждёшь ли ты кого, так иногда ещё и не по одному! Представляете? Ко мне двое подкатились! И кто! Шелупонь какая-то желторотая! Говорю им, что жених есть, и жду его, так не слушают же, жребий тянут, кто первый, а по обычаю ведь как? Если поймала монету подолом, то отказать уже нельзя, а ведь не встанешь же и не уйдёшь. Представляете, каково мне было уворачиваться, сидя на месте, чтобы мимо подола промахнулись? А они же подбирают и снова пытаются – хвала Астарте, жених вовремя подоспел и пинками этих сопляков разогнал. А то чего захотели! Блудница я им, что ли? Так они, представляете, тут же к соседней девчонке прицепились, да ещё и третий к ним добавился. А она тоже не из таких и тоже жениха ждала, но то ли растерялась, то ли ловкости не хватило увернуться и не поймать монету, но одну словила у нас на глазах, так что первый из них её точно огулял. За других я не поручусь, мы-то с женихом ушли Астарте служить, и чем там кончилось, мы не видели. Ну ни стыда у этих гадруметцев, ни совести!
– Ужас! – прокомментировала Мириам по-гречески, – Да, там такое не редкость – дикое отсталое захолустье! Ведь чего проще – сразу жертвуешь храму приготовленный заранее шекель из кошелька и не идёшь даже на эту аллею ловить подолом монеты всякой швали, а идёшь сразу домой. Сами же страдают от этого замшелого обычая, сами от него уклоняются, как только могут, но отменить даже в голову не приходит! Как же, священная старина, предки так не делали, да что же люди-то скажут! А скверную болезнь из-за этого дурацкого благочестия подцепить или залететь от кого попало – лучше, что ли?
– Африка! Как есть Африка! – констатировал я на том же языке.
– Пять лет назад это было, а перед этим столько же в Гадрумете уже прожили и успели уже убедиться, что нечего в нём ловить, – продолжалась тем временем исповедь по-финикийски, – Так ладно бы только сама жизнь, притерпелись уже как-то за пять-то лет, но эти гадруметцы! Вышла замуж, пора бы уж и отстать, так куда там! Стоило мужу отлучиться куда по делам, так подкатываются со своими грязными домогательствами один за другим, и всё больше шелупонь всякая непутёвая. Наши так разве поступали? С чужачками если только, а со своими – никогда. Любого из наших спросите – все знают. Год мы прожили в этом кошмаре, и тут как раз всемогущие боги услыхали наконец нашу мольбу – богатенькие на Великих равнинах земель себе по дешёвке нахапали, да не всех подряд, а лучшие угодья на выбор, и между ними остались бесхозными такие участки, что хорошей земли на них – ни два, ни полтора. Они же на продажу в основном свой урожай выращивают, и им большие поля нужны, а не такие клочки, где механизму с упряжкой на пару волов не развернуться. За деньги такую землю никто из толстосумов брать не хотел, и она не возделанной оставалась, ну и предложили её тогда потерявшим всё горемыкам вроде нас. Не совсем даром, конечно, кто ж даром-то даст, а давали в аренду, но дёшево и с правом выкупа в рассрочку. А нам как раз в Гадрумете житья уже никакого не стало, ну муж и соблазнился, и много нас таких было. Земля нам досталась возле Сикки, в полудне пути на запад, к притоку Баграды. Хорошая земля, плодородная, даже не так уж и мало, мы с мужем худшего боялись, но ведь на ней не было вообще ничего! А у нас только и было скота, что один осёл, а на осле разве вспашешь поле? Мотыгами сперва всю землю обрабатывали, с соседями друг другу помогая, а иначе разве справились бы? Ну и жильё, конечно – в родном Малом Лептисе я и войти-то в такое постыдилась бы, лишь немногим лучше лачуги согнанного с этой земли и проданного в рабство за долги ливийца…