– Почему-то мне сильно кажется, что как раз вот эти согнанные со своей земли ливийцы и аукнулись им всем теперь, – говорю Мириам по-гречески, – Нумидийцы-то что, дикари пограбить нагрянули, да порезвиться, а вот местным ливийцам наверняка было что припомнить новым хозяевам и за что счёты с ними свести.
– Может быть, – кивнула та, – У мужа половина всех новых рабов за эти годы – как раз ливийцы с Великих равнин. Дешевле всех на рынке продавались…
– И так все четыре года? – переспросил наш мент эту "тоже типа финикиянку".
– Ну, вот ещё! Что мы, дикари какие-то, которые и работать сами не хотят, если кнутом их не сечь, и руки у них растут из задницы? Мы – настоящие ханаанцы, работать умеем, работы не боимся, и руки у нас из правильного места выросли. И земля нам, хвала Баалу, досталась плодородная. С первого урожая, конечно, разве поднимешься? Только с долгами расплатились – ну, перезанять у других, конечно, для этого пришлось, но уже меньше гораздо. Мужу ведь почему охотно в долг давали? Потому что он всегда отдавал сполна и в срок – не просил отсрочки и не плакался, что отдать нечем, а изворачивался и перезанимал, чтобы отдать всё и вовремя, как договаривались. Со старыми долгами муж расплатился, бремя новых уменьшил почти наполовину, да ещё и купили хороший плуг и вола. Вторго купили соседи, так что мы с ними объединялись и пахали сразу на двух оба наших надела по очереди нашим плугом, потом боронили их соседской бороной, а когда засеяли поля, занялись и расчисткой неудобий – аренду платим, чего земле простаивать?
– Для первого года неплохо, – одобрил Хренио.
– А то! Покажи мне хоть одного, кто достиг бы на нашем месте в первый же год большего! Любого из наших спроси – все знают. На второй год долгов у нас уже немного осталось. Опять с перезаймом, конечно, ну так зато мужу снова охотно дали те, у кого он занимал и в самом начале – чего ж не дать, если отдаёт честь по чести? Прикупили овец и домашней утвари, а вскладчину с соседями – и семью рабов-ливийцев. И на полях наших с неудобьями ещё одна пара рук, и по домашнему хозяйству помощь – я-то ведь брюхатая уже ходила. В позапрошлом году разродилась, муж с долгами рассчитался окончательно, купил корову и начал строить новый дом – ну, не совсем такой, как в Малом Лептисе, но уже приличнее и просторнее нашего сарая. В прошлом достроили его с помощью соседа и раба, вселились, прикупили ещё утвари. Начали помогать строить новый дом уже соседу. В этом году рассчитывали уже закончить, вселить в него семью соседа и докупить с ними жатку, ещё немного скота и ещё одну семью рабов, на следующий планировали начинать уже выкупать землю в полную собственность, думали и о втором ребёнке…
– И тут нагрянули нумидийцы?
– Не то слово! Да испепелит всемогущий Баал проклятых дикарей! Всё детство мне испохабили, а теперь и всю дальнейшую жизнь! Чтоб у них весь скот передох, чтоб у них земля стала бесплодной, чтоб их жёны только уродов им рожали! Всемогущая Танит, да как же земля выродков-то таких носит?! Прости, почтеннейший, уж очень наболело на душе. Только обустроились, только зажили в достатке – ну должна же быть на свете хоть какая-то справедливость. А, чего уж там! – она горестно махнула рукой, – Мы уже знали по опыту, что от вояк защиты не дождёмся, а дикари будут вытворять всё, что им только вздумается. Предупредили и всех соседей, но толстосумы из Карфагена нам не поверили. Ну, то их дело и их судьба, а наша совесть чиста. Весь громоздкий скарб мы бросили, хоть и жаль его было до слёз, взяли только самое ценное и скотину, еду и пожитки на телегу с волами и на осла, сами пешком – ребёнка мы с мужем по очереди на руках несли. Хвала богам, эти разбойники первым делом на богатые усадьбы набросились, брезгуя пока-что такими, как мы. Мне жаль их обитателей, но они сами виноваты – последовали бы нашему совету, так хоть сами остались бы целы. Мы-то с соседями, хоть и натерпелись страху по дороге, успели благополучно добраться до Сикки. Кто же мог знать, что всё наше везение тоже окажется напрасным?
– А что случилось?
– Да ничего хорошего, почтеннейший. К городу подступили нумидийцы, и мы оказались в осаде. Это были не царские войска, а обычные дикари-гетулы, и мы надеялись на то, что это просто большой набег, от которого можно отсидеться за стенами до подхода войск из Карфагена. Но потом от последних беглецов разнёсся слух, что видели и самого Масиниссу с настоящим войском и даже со слонами, и мы поняли, что дела наши плохи, и вся надежда только на богов. Наверное, никогда раньше мы не молились им так, как в те дни! Но помощи не было, дикари и не думали уходить, а боги не спешили испепелить их огнём. Запасы пищи кончались, разбойники наглели и готовили лестницы для приступа, но была ещё надежда на подход самого Масиниссы, которому можно было бы хотя бы уж сдаться на приемлемых условиях – чтобы дал охрану от дикарей для безопасного ухода из Сикки к Карфагену. Но разнёсся слух, что царь и его войско обошли нас и продвинулись к Заме, так что унять гетулов было некому. Правильно муж говорил – была бы лодка, он бы и скот бросил, и не пробирались бы мы в Сикку, а сплавились бы по притоку в Баграду и по ней уже хоть до самой Утики. Но кто же знал заранее, что лодка может понадобиться и вдали от моря? Вся Сикка была в отчаянии, и жрецы Баала объявили, что бог разгневан, и нужен мельх – кровавая жертва. Для этой жертвы зарезали последний скот, но Баал так и не смилостивился, а дикари пошли на приступ, который наши отбили с большим трудом. И тогда жрецы объявили, что гнев Баала слишком силён, и для спасения от дикарей нужен настоящий мельх – такой, как тот, что приносился в седую старину. Весь город стенал и рыдал, неся к храму маленьких детей, среди которых был и наш несчастный первенец…