Эти – как раз наглядная иллюстрация к указанному правилу. Буквально только что все были заняты тем или иным делом, а если кто и хрены валял, так ведь по обычаю же, иначе кто б ему позволил? Нет, ну поглядывали те же лучники у укреплений и те же бабы из-под навесов, выглядывали на вопли наших провожатых из входных проёмов всех жилых шалашей, но не толпясь и чаще всего не отрываясь от своих занятий. Но стоило только в одном из входов показаться их главному чуду в перьях – млять, что тут началось! Заняты, не заняты – все бросили всё. Он, значится, только из шалаша выходит, и тут же несколько дюжих мужиков, на которых вполне пахать можно, принимаются шаманскими погремушками трясти. Он всего несколько шагов наружу, а бабы бросают свои занятия, хватают пальмовые листья и сигают подметать перед ним площадку – ага, склонившись в гордой позе рака и глотая поднятую собственным усердием пыль. Мужики же, как только появилось место позади вождя, так гуськом за ним и тоже пригнувшись – ага, глотая ту же самую поднятую бабами пыль. Причём, её столько, что достаётся и главнюку ихнему, и какой ему кайф от именно такого способа оказания ему почестей – его самого спрошайте, если язык ихний знаете. Кстати, помимо перьев одёжки никакой ни на них, ни на нём, даже набедренные повязки отсутствуют как явление, отчего на наш неискушённый в их обычаях взгляд шествие выглядит, мягко говоря, весьма двусмысленно.
Хвала богам, их дипломатический этикет всё-же предусматривал и некоторую дистанцию, на которой главное чудо в перьях и остановилось, так что нужда в подметании его пути отпала, и нам той пыли досталось гораздо меньше, чем мы начали уже опасаться. Дальнейшее было предсказуемо. Главнюк выкрикнул какое-то одно слово, явно не нам, а своим, те подхватили и заскандировали – ага, его же. Видимо, в как раз этом "единстве" и заключался основной смысл озвучки. Потом, дождавшись, пока сей верноподданнический галдёж трудящихся красножопых масс стихнет, он толкнул пламенную судя по интонации речь уже нам, о содержательном смысле которой мы, естественно, могли догадываться лишь в самом грубом приближении. Впрочем, какая разница? Дипломатический протокол – он же и в Африке дипломатический протокол. Я не остался в долгу и тоже толкнул ему в ответ речугу таким же напыщенно-торжественным тоном – о мире во всём мире, о судьбе мировой цивилизации, о бремени белого человека и о принципиальном непересечении параллельных прямых в бесконечности пространственно-временного континиума нашей Вселенной. Эту часть я озвучивал, само собой, на русском. Затем, уже на турдетанском, но всё тем же тоном, я уведомил его, что в своём перьевом прикиде он здорово смахивает на попугая ару, из чего вывел попугаистый же уровень и его мозгов, а следовательно, и мозгов тех, кто выдвинул его такого в вожди и продолжает терпеть над собой эдакое чудо не только в перьях, но и с птичьими мозгами. Я ещё планировал рассказать ему о благах передовой античной культуры, включающих птичий и свинский грипп, триппер, оспу с корью и свинкой, загон в резервации и хронический алкоголизм подобных ему и всем его соплеменникам красножопых чуд в перьях, но по сопению за спиной едва сдерживавших смех наших понял, что пора закругляться. Поэтому я торжественно ткнул пальцем в того, спасённого нами, и объявил, что нам чужого не надо, у нас и своих таких девать некуда, после чего перешёл к основной протокольной процедуре. По моему знаку мне подали свёрток, из которого я извлёк и протянул главнюку маленькое бронзовое зеркальце. Его тут же подхватили бабы, а вслед за ними кинулись и мужики, мигом образовав кучу-малу.
Нет, ну схватили-то ништяк, ясный хрен, для почтительной передачи вождю, и пусть будет стыдно всякому, кто подумал иное, гы-гы! Но как же при этом не поглядеть и не пощупать блестящую диковинку! Поэтому путешествие зеркальца из моих рук в руки вождя пролегло не через одну пару посреднических рук, а через добрый десяток, а кое-кто и на зуб попробовал. Впрочем, какая-то из баб, кажется, даже успела сообразить, для чего сия блестяшка предназначена, что заметил и главнюк, но заметить-то мало, надо же ещё и понять. А вот с этим оказалось труднее, судя по тому, как он с умным и всё понимающим видом пялился в тыльную сторону зеркальца. Впрочем, с точно таким же видом он слушал и мою ответную речь, даже кивая в такт – типичный профессиональный начальник всюду одинаков. Так или иначе, блеск предмета он заценил, его редкость в их стране – тем более, и для начала этого вполне достаточно, а назавтра он разберётся в его предназначении или через месяц – то уже его личное дело. Он же не учит меня правильному глотанию пыли, поднятой перед ним его соплеменницами, верно?