XX
Угроза Нохвицкого, как это ни странно, взволновала Вотана. Он глубоко презирал Нохвицкого и постигал всю ничтожность этого человека, бесповоротно падшего. Но Вотан постигал также и то, что он сделал большую ошибку, что он предал себя, может быть, больше чем тогда, когда тайная телеграмма прусского генерала попала в руки этого неизвестного человека.
Своей прорвавшейся радостью по поводу поражения в Цусиме русской эскадры, Вотан совершенно неожиданно разбудил дремлющее благородное чувство любви к отечеству, чувство, еще не умершее в Нохвицком.
Если за две тысячи рублей Нохвицкий соглашался не выдавать опасную тайну Вотана и торгового дома «Артиг и Вейс», то Вотан понимал, что он или вовсе не согласится забыть эту непроизвольно появившуюся у него улыбку злорадства, или потребует за нее слишком дорогую плату.
Оставить Нохвицкого таить в своем сердце вспыхнувшее в нем чувство, способное заставить его прибегнуть к мести, Вотан боялся. Он призвал Мюльферта и, посовещавшись с ним, отправил одного из своих приказчиков, Клюгге, в дом молодого Салиса Швабе, поручив ему убедить Нохвицкого, с которым тот был знаком, прийти и поговорить с Вотаном относительно открывшейся в торговом доме вакансии штатного коммивояжера.
Нохвицкий принял парламентера очень холодно и поручил ему передать Вотану, чтобы тот помнил, что он сказал ему, уходя из его кабинета.
Вотану приходилось действовать иным путем. Он имел длительный разговор с жившим в его доме крупным чиновником, после чего немного успокоился.
Успокоение Вотана объяснялось полной уверенностью, что Нохвицкий вскоре будет для него безопасен; знакомый чиновник передал ему, что за Нохвицким установлен очень строгий надзор, который уже дал некоторые неопровержимые доказательства связи его с другим человеком, навлекшим на себя подозрение властей.
Человек этот был молодой Салис Швабе. Брат английского коммерческого агента, пользующегося репутацией великобританского дипломата и человека независимого и богатого, молодой Салис Швабе был очень неосторожен. Он собирал различные сведения и, не стесняясь, заносил их в свою записную книгу и имел эти сведения при себе. Ничего поэтому не стоило подкупить лакея, бойкого молодого китайца, который, вскоре после свидания с вызвавшим его к себе Вотаном, принес ему записную книжку своего хозяина и, получив за нее вознаграждение, ушел молчаливый, улыбающийся непроницаемой улыбкой.
Для обоих братьев Швабе наступили тяжелые дни. Полетели телеграммы в Лондон и Петербург. В конце концов великобританское правительство сделало очень строгое внушение своему коммерческому агенту и, признав его слишком бестактным для того, чтобы занимать ответственный пост в чужой стране, отозвало его в Лондон. На первом английском пароходе, пришедшем в порт из Америки, оба брата покинули гостеприимный русский берег.
Оставалось лишь задержать Нохвицкого, и Вотан с минуты на минуту ожидал известия об этом. Но Нохвицкий как в воду канул; он пропал так же бесследно, как пропадал тогда, когда обладал телеграммой, предающей в руки правосудия фирму «Артиг и Вейс» и ее руководителя. Но Вотан знал, что Нохвицкий должен появиться так же неожиданно, как появлялся раньше, но что в этот раз его появление будет угрожать непосредственной опасностью Вотану. Старик пенял на себя, что не мог обуздать своей радости и что поступил, как неосторожный юноша. Это раздражало и тревожило старика, и он не знал, что предпринять и как спастись от врага, готовящего ему неотразимый и неожиданный удар, в чем Вотан ни минуты не сомневался.
XXI
Тревожно жил город в то знойное лето и дождливую, гнилую осень. Много потрясающих событий пронеслось над городом. Имена Мукдена и Ляояна, кровавая эпопея Порт-Артура и мрачная драма, разыгравшаяся в водах Цусимской теснины — все это тяжелым бременем легло на чувства и умы жителей Тихоокеанского побережья. Как-то незаметно скользили среди них другие события, пришедшие из России и казавшиеся мелкими и случайными среди вихря, потрясающего огромную окраину.
Старый Вотан также недостаточно внимательно следил за тем, что происходило вокруг и что доносилось далеким откликом из-за Урала, где происходили бурные октябрьские дни, глубоко взволновавшие людское море. Вотан боялся за себя. Он просыпался с мыслью, что сегодня нападет на него Нохвицкий, этот неизвестно откуда взявшийся враг, заставивший бояться могущественного Вотана впервые в жизни.