На миг жизнь показалась почти удобоваримой. Вкус бренди, одного из лучших в Метавселенной, прогревающий кости жар, уютная атмосфера — все это расслабляло и действовало на центры наслаждения, однако знание правды заставляло смотреть в стакан с презрением и сомнением. Сразу стало так погано, что захотелось с кем-нибудь поделиться этим чувством. А в кресле напротив кто-то как раз развалился и храпел из-под газеты, вытянув ноги.
— Вы мне мешаете наслаждаться бренди, — пробурчал мироходец, пнув незнакомца в начищенный штиблет.
Тихий храп прекратился, газета сползла на ковер, и в кресле выпрямился, протирая глаза — Каос прищурился, желая убедиться, — тэнкрис. Да, совершенно точно, это был тэнкрис. Сих прохвостов не всегда от человека отличишь, но мироходец был уверен. Но что важнее — этого конкретного тэнкриса он знал как облупленного.
— Силана всевеликая и всеблагая, вечность минула, Серый, братец! Ну и встреча!
— Зола́н, — произнес халл, не полностью доверяя глазам своим. — Я думал, ты давно сдох.
— Как видишь, я жив и полон сил!
Золан эл’Ча поднялся, вытянул халла из кресла и крепко обнял, будто старого доброго друга.
— Что ты делаешь в этой части Метавселенной?! — возмутился тот, стряхивая с себя объятия.
— Да так, вернулся домой из путешествий, разгребаю накопившиеся дела, но иногда отлучаюсь на отдых.
— Ты разве не должен таиться от Великой Оси? — прошипел халл.
— Да пошли они туда, где луна не светит! — беззаботно сверкнул клыками эл’Ча. — Давай выпьем! В бар! В бар! В бар! Я встретил друга, господа! Не надо кукситься!
Обитатели джентльменского салона провожали шумную парочку неодобрительным ворчанием и громким шиканьем.
Вскоре представительный черт в алом кителе поставил на стойку перед клиентами выпивку и, подкрутив ус, принялся протирать хрустальные стаканы чуть в сторонке.
— Я тебя здесь раньше не видел. Ты, случаем, не родственник Кублазону из «Чертова камня», что в Сиятельной Ахарии?
— Не знаю такого-с, — ответил бармен, сверкая зенками.
— Не отвлекайся! Рассказывай лучше, чего ты такой лысый? — Эл’Ча улыбался во весь рот, заглядывая халлу в лицо.
— Это все, что тебя интересует? Мы не виделись семь тысяч стандартных циклов!
— А, точно, точно, прости, — раскаялся тэнкрис. — Что со ртом? Экономишь на дантистах?
— Кто-то сейчас огребет проблем.
— Сочувствую этому кому-то. Твое здоровье!
«Самый несносный тэнкрис в Метавселенной», — раздраженно подумал Каос, но стакан поднял и чокнулся с ним. Он не знал, кем нужно быть, чтобы тебе откровенно не нравился Золан эл’Ча.
— Где был?
— Гулял по мирам условного фронтира, там, знаешь, куда стараются не запрыгивать даже самые стойкие и опытные. Никогда не понимал — почему? Нормальные миры не так уж и далеко, в некоторых даже можно дышать.
— Сколько переходов?
— Иногда тридцать, иногда сорок пять по прямой, без захода в исследованные мироздания.
Каос молча поразился.
— И зачем вернулся?
— Надоело шаромыжиться по периферии, — ответил Золан, подперев щеку кулаком. — Затосковал по дому.
По дому, подумал халл. Золан эл’Ча ведь происходил из какого-то не слишком развитого захолустного мирка закрытого типа. Забавно. Из какой только глухомани не появляются на межмировой арене великие. А этот тэнкрис был великим даже по меркам серого мироходца.
Он приобрел свое бессмертие подвигом, а потом преодолел границы родного мироздания и сам стал мироходцем. То есть его никто этому не учил, эл’Ча просто прыгал по мирам и выживал. Надо ли говорить, что для девяноста процентов неопытных новичков без помощи ментора эта карьера заканчивается прыжке на… первом-втором? Но не для повелителя молний.
Этот тип выживал раз за разом, постепенно начиная не выживать, а жить. Он продолжал идти вперед и вверх: герой легенд в сотнях мирозданий, убийца прорвы жутких сущностей, воин, полководец, интриган, разводчик пуделей, изобретатель лучшего антистатического геля для волос в Метавселенной. Со временем его успехи стали столь заметны, что Великая Ось предложила Золану стать Стражем. И он им стал, прослужив впоследствии тысячи лет, пока не скинул наконец полномочия на преемника и не сбежал, инсценировав свою смерть.
— Потому что ты идиот.
— А?
— Говорил же, зачем инсценировать свою смерть? Почему тебе вообще спокойно не сиделось? Ты же был назначен Тринадцатым — минимум обязанностей, максимум свободы. К тому же инсценировка смерти — это такой затасканный штамп, что на его могиле не танцевал только самый ленивый сочинитель.