Часы на его руке, да и вообще любые часы на планете продолжали отсчитывать минуты. Опадоса ждала всего одна пересадка, а значит, что до штурма оставалось немногим больше сорока минут.
С фонарных столбов, с обшарпанных боков потрёпанных зданий и даже из мусорных баков на него указывал огромным, похожим на толстую сосиску пальцем гладковыбритый и втиснутый в невероятно узкий китель капрал Польза. Это бесцветное, высосанное из пальца бесталанного художника лицо олицетворяло собой весь безрадостный мир. Бумажный капрал представлял собой идеал нации, весь его вид служил Общему Делу.
Миколе ненавидел эти краски, прикрывающие подлинную грязь. Нарисованные глаза капрала следили за ним на протяжении всего маршрута.
Дожидаясь автобуса, он старался пристально вглядываться в начищенные витрины газетного ларька. Осторожность никогда не бывала излишней. Делая вид, что разглядывает последние выпуски модных журналов (мода тоже была строго узаконена), на деле он сканировал улицу за своей спиной и тщательным образом высматривал возможный хвост. Эти засевшие в кабинетах и разжиревшие от умственной работы скоты имели желание обезопасить свои драгоценные зады, а потому в больших масштабах и промышляли контрреволюционной деятельностью. Чувствовали, гниды, что сгущаются тучи над ними, чувствовали, как земля под ними начинает дрожать, всё предвидели, вот только не знали, с какой стороны на них нападут.
Последние несколько месяцев улицы, магазины, вокзалы так и кишели липовыми агитаторами и засланцами, которые разнюхивали и совали свои глупые рожи во всё подряд. Без разбора они хватали показавшихся им подозрительных людей и в особом месте допрашивали с пристрастием. Иногда угадывали, в иной раз им попадался обычный семьянин, возвращавшийся с работы и замешкавшийся в ненужном месте, обычно про него никто ничего не слышал. Верхние слои умело дирижировали фактами и скрывали правду тоннами бланков, горами макулатуры и другими способами бумагомарательства. Человек просто исчезал, моментально выпадал из истории, и странным образом упоминание о нём как бы стиралось.
Опадос знал об этом, был в курсе чудовищных злодеяний власти и скрежетал зубами всякий раз, когда ему приносили доклад о новых жертвах уличных чисток. С этим нужно было кончать! Среди населения пошёл процесс брожения, люди стали чаще оглядываться за спины и по возможности не появляться в тёмных переулках ночными часами; человеческая масса формировалась, сбивалась в плотную кучу, и где-то в её глубинах уже начинали задаваться правильные вопросы и меняться мнение относительно действий правительства. Люди в кое-то веки серьёзно стали задумываться насчёт того, не слишком ли много пыли им пускают в глаза ежедневно?
Очевидного хвоста не наблюдалось, но Опадосу сильно не понравился высокий блондин, слишком уж упорно стоявший на углу, где ветер задувал ему прямо в спину. Он не пытался закурить, не производил впечатление, будто поджидает кого-то, просто топтался на нескольких квадратных метрах и время от времени почёсывал щёку.
Миколе виду не подал, для убедительности он купил один журнал, пальцем провёл по гладкой рукоятке пистолета, спрятанного под плащом, и подумал, что в случае необходимости запишет ещё одного засланца на свой счёт.
Подкатил автобус, он забрался в него и проковылял в заднюю часть. Блондин остался на месте и стоял там до тех пор, пока медлительный автобус не скрылся за поворотом.
За двадцать минут до наступления одиннадцати он ступил на одну из сотни дорожек Парка Благополучия. Солнце приятно подталкивало его в спину, ноги поднимали небольшие облачка пыли, ветер беспрестанно постукивал голыми ветками. Было тихо. Парк ещё не успел сбросить с себя оковы зимнего сезона и лишь начинал пробуждаться от забвения: на газонах лежал грязный снег, к низу переходящий в лужи, от которых во все стороны разбегались ручьи; скамейки и фонари выглядели непривычно тускло; глупые голуби прогуливались в поисках зачерствелых корок. Из людей Опадосу встретилась разве что пожилая пара, прохаживающаяся под ручку с ненужным зонтиком над головой.
Нигде не наблюдалось охранников. В глухих аллеях не тарахтели дежурные мотоотделения. Занесённые сугробами огневые точки простаивали без пулемётов. Путь был свободен.
Все дорожки Парка Благополучия, как бы они не извивались и не перекручивались, сводились к одному месту, к которому и направлялся Миколе; асфальтовые, грунтовые, плиточные, все они как лучи или стрелы вели к центру парка. К центру нации. К Белой игле.