- Миронов!.. - крикнула Надя-Надюша. - Живой!.. - Она протянула Филиппу Козьмичу руки, желая обнять и прижаться к нему.
Миронов отступил от жены, сделал жест, словно отодвигал видение, и все время бормотал: "Провокаторы!.. Я не поддамся!" Он быстро пошел прочь от жены в дальний угол тюремного дворика: "Ведь этого не может быть!.. Сон?.. Или - очередная провокация..."
Надя-Надюша догнала Филиппа Кузьмича, обхватила его руками:
- Мой Миронов!.. Мой муж... Дорогой, любимый... - бормотала Надя-Надюша. Потом умолкла, только еще плотнее прижималась к нему.
Филипп Козьмич стоял будто окаменелый, не веря в происходящее. Или боясь поверить... Неужто это правда?.. И может ли происходить в тюрьме!? Как удар молнии, ослепляющий и повергающий человека...
Через какое-то мгновение Миронов вдруг почувствовал на своей груди сотрясающуюся от нервной дрожи Надю-Надюшу. От ее тела исходил аромат... весны, от котоого можно задохнуться. Он легонько начал освобождатья от ее рук, чтобы взглянуть в эти глаза цвета спелой вишни и будто чуточку припухшие полураскрытые губы, словно ждущие поцелуя... О, эта невероятность встречи!.. Водь на самом деле ничего не может произойти в тюрьме?! Сейчас пройдет сон, и видение исчезнет. Останется только саднящая боль... А он, что же, в самом деле, мог подумать, что воочию видит свою Надю-Надюшу вот так, рядом, в тюремном дворике?.. Это только его горячечное воображение могло нарисовать такую фантастическую картину. Но если это соя, то почему в его тело проникает тепло другого человека? Насколько он знает, во сне человек не различает тепла и холода и осмысленно не отвечает на зов. Обычно он тут же просыпается и недоуменно осматривается, желая увидеть того, кто только что обращался к нему... Миронов подумал: "Попробую легонько отстранить от себя ее и взглянуть прямо в лицо..."
Как ни цепко Надя-Надюша прижималась к нему, Миронову удалось взглянуть в ее лицо:
- Сон? - кажется одними губами прошептал он.
- Нет... Нет... Явь! Верь - это я, твоя Надя-Надюша.
- Тростиночка... - Миронов, больше не сказав ни слова, молча прижался к ее лицу.
Безмолвные и потрясенные, они стояли на виду у всех арестованных, кидавших жадно-любопытные взгляды в их сторону.
Неужто так мало надо человеку для счастья? Только одну-единственную встречу с любимой в прогулочном дворике Бутырской тюрьмы? А ведь Миронов и Надя-Надюша не просто были счастливы, а задыхались от счастья, не смея даже словом нарушить мгновение слитности и забвения.
Наверное, мы бываем то ли чересчур расточительны, то ли по-глупому скупы, если не бережем друг друга в повседневной жизни и при встрече не "умираем", трепеща от восторга. Но об этом мы начинаем задумываться слишком поздно, когда гром грянул и убил любовь.
Неожиданно из здания тюрьмы выбежал старший надзиратель и громко скомандовал:
- Убрать заключенных!
Ретивые подчиненные кинулись выполнять приказ. Подбежали к Миронову и Наде-Надюше, начали размыкать их сомкнутые руки. Старались долго и бесполезно. Не размыкались руки Нади-Надюши и Миронова, словно чувствовали, что если сейчас, в данный миг, разомкнут, то уже никогда не сомкнут их друг с другом.
- Не оторвать... - в бессилии отозвался один надзиратель.
- Склещились, что ли?.. Рви!
- Тю!.. Бешеный! Это же Миронов!
- Ну и что?
- Командарм Миронов.
- Командарм, и тут?..
- Левушка Троцкий постарался... Вот Ленин дознается...
- Гм... Командарм Миронов... А не брешешь?
- Вот те крест! - перекрестился надзиратель, как раз тот, который предлагал Миронову "вольного воздуха хлебнуть".
- Ну, тогда как-нибудь помягче разнимите их... А то начальство свирепеет...
...Миронов, блаженно-радостно улыбаясь, машинально одолевал ступеньки железной лестницы и, кажется, пришел в себя только тогда, когда за его спиной, противно скрежеща, захлопнулась железная дверь. Устало, словно обессиленный встречей, присел на топчан: "Мы ведь не успели сказать ни слова друг другу... Хотя о многом переговорили... А голос моей Нади-Надюши я сейчас услышу... Вот только согреется мысль..."
2
Филиппа Козьмича знобило. Прилег на жесткое ложе, укрылся полой солдатской шинели. Пригрелся. Озноб перестал бить, сотрясать тело. И мысль жива. Это его, как ни странно, обрадовало. Он может думать... Как ему теперь мало, оказывается, надо... Только и всего, что побыть наедине с Надей-Надюшей - какое это чудо... Он приготовился "слушать" голос своей Нади-Надюши, как он всегда ласково называл свою юную жену.
...Бывало, после очередного боя - черный, злой, еще не остывший от атак, прискачет Миронов к дому, где они с Надей-Надюшей квартировали, кинет повод ординарцу, ворвется в горницу и хрипло прорычит: "Пить..." Надя-Надюша с поклоном, по старинному казачьему обычаю, поднесет ему жбан прохладного квасу, наблюдая, как жадно и шумно он пьет... Потом поможет снять портупею с шашкой. Гимнастерку... Смуглый, мускулистый...
Поможет обмыть холодной водой тело до пояса. Чистым полотенцем оботрет, мягкими движениями подведет к кровати и ласково скажет: "Приляг... Отдохни... Приди в себя..." Напряжение спадало, и он, успокоенный, кажется, даже задремывал под лепет этих пахнувших юностью губ...
Потом мир восторга и страсти возникал в нем, от сильного волнения он вздрагивал и теснее прижимался к ее телу... Она сидит рядом, руками шею обовьет и начинает рассказывать, как на фронт попала, как повстречала лихого донского казака... Он любит эти короткие мирные минуты. И, чтобы продлить их дольше, Миронов часто переспрашивал, просил еще раз рассказать с самого начала: "Неужели все правда?" - подыгрывал он ее рассказу. "Как на духу перед священником", - отвечала она. "Рассказывай..." - "Итак, исповедь мою послушай, мой господин и повелитель... - Ласковый голос ее журчал над ухом... - Родилась я в самом начале века, в 1900 году..." - "Подожди, перебивал Миронов Надю-Надюшу. - Тебе восемнадцать, а мне сколько? Сорок шесть... С ума сойти... Не говори больше, в каком году ты родилась". - "Не буду. Но я не чувствую никакой разницы. Ты молодой. Горячий. Сильный. Смелый до отчаянности. Таких женщины любят. Я?.. Я без ума от тебя. От твоих жестких, крутых рук. Ты в ласке, как в атаке... Я всегда этого жду, волнуюсь. В мыслях переживаю, жду, когда ты набросишься... А потом становишься ласковым и покорным, как ягненок... Мне нравятся эти резкие переходы в тебе. Очень... Жадность твоя... Я никого никогда не буду любить, как тебя..." - "Может быть, и правда..." - полусонно шевелил он губами. "Не веришь?.." - "Верю. Может быть, в этом и есть суть и мудрость наших исканий... Рассказывай дальше, только не повторяй..." - "Хорошо, не буду повторять, что я родилась в самом начале нашего беспокойного и бурного века..."