Он закрыл глаза и вновь обратился к Небу, оставаясь в том же положении. Ему вдруг стало почти все равно, чем закончится для него, нынешнего, этот диалог с Богом. Но он четко, гораздо четче, чем собственное тело и эту обстановку, осознал, что его душа бессмертна.
Он не помнил, что он говорил Богу потом. Он только знал, что Тот его слушает. Подкатывал очередной приступ кашля.
«Врешь, не возьмешь», – подумал Зигфрид. Как вообще смеет какой-то кашель прерывать его разговор с Богом?!! Грудь судорожно поднялась и… опустилась, так и не забившись в очередном судорожном приступе.
«Извини, Отец, вынужден был отвлечься», – почти автоматически подумал Зигфрид, справившись с накатившим приступом и продолжая свой разговор с Богом. Ему показалось, что тот улыбнулся подобной непосредственности. И Зигфриду вдруг стало весело.
Так весело, как не бывало уже давно. Он что-то говорил Отцу, полусидя на кровати и подняв руки к небу. А потом забылся в каком-то полусне.
Ему показалось, что Отец куда-то отошел. Но разговор с Зигфридом продолжали какие-то два крепких, сильных светлоглазых старика. Он вдруг понял, что это его любимый Тор и покровитель Руси Сварог. Они говорили с ним на равных, как добрые старшие родственники. Беседа была такой интересной, что он забыл о том, где и в каком положении находится.
Он проспал почти сутки. Все так же полулежа, полусидя. И ни разу его сон не прерывался кашлем. Утром он съел все остатки меда и масла. А на следующий день кашлял только два раза.
– Послушай, дорогой, – от интеллигентной доброты «доктора Чехова» не осталось и следа. – Или ты немедленно скажешь, какое лекарство принимал, и как тебе его передали, или пойдешь в отряд.
– Принимал мед и масло. Вы сами знаете, док, что мне его присылали.
– От меда и масла не выкарабкиваются из такой… такого состояния, в каком ты был.
– Ну еще аутотренинг, и… воля к жизни.
– Издеваешься, за дурака меня держишь?!!
– Мне нечего скрывать, док. Все было на ваших глазах. Могу показать, в какой позе медитировал каждый день. Ну, а мысли свои во время этих медитаций пересказывать не буду. Боюсь, что тогда из вашей палаты пойду в спецпсихушку. А этого, откровенно говоря, не хочу. И то сказать, мне откидываться всего через полтора месяца. Так что можно и в отряд.
– Ладно, – врач взял верх над тюремным чиновником в душе дока. – Еще с неделю полежишь здесь. Сделаем все анализы. Убедимся в выздоровлении, и потом в отряд.
– А может до конца срока у вас?
– Если без дураков расскажешь, как вылечился.
– Все равно не поверите. – Зигфрид вдруг почувствовал к доку смесь жалости и презрения. Нет, он один из многих. Тех, кому не понять…
Зигфрид посмотрел на дока прямо и чуть снисходительно.
Тот смешался и выскочил из палаты.
Но его отношение уже не волновало Зигфрида.
Он выжил и уверовал. Уверовал и выжил. И не было ничего важнее этого.
Глава 1. Зигфрид
Зигфрид Мессершмидт был, можно сказать, потомственным зэком. Разумеется, его далекие предки, приехавшие в Россию в незапамятные времена, были законопослушными лояльными подданными империи. Все они крестьянствовали в Поволжье и Приуралье, исправно платя подати царю и, когда надо, служа в его армии.
Довольно безболезненно, насколько это только возможно было в те времена, пережила его семья и Гражданскую войну и последующие годы. Но вот дальше Мессершмидтам не повезло. Во время Отечественной войны можно было угодить под расстрел уже за одну эту фамилию.
Под расстрел дед Зигфрида не угодил. Но, в лагеря, разумеется, попал. И надолго. Жизнь отца Зигфрида пошла наперекосяк. И он тоже не избежал «тюрьмы и сумы». Правда, ему хватило ума и силы в итоге кое-как наладить свою жизнь. Хотя и не без потерь. Одной из которых (хотя отнюдь не самой, по его мнению, тяжелой) стала фамилия. Звучную Мессершмидт пришлось сменить на более простую Шмидт.
Словно в отместку за этот вынужденный отказ от важнейшего элемента родовой памяти, отец назвал сына Зигфридом.
С таким именем и фамилией мальчишке из уральского городка было не столь уж уютно в кругу сверстников. С детства к нему приклеилась кличка «Фашист». Сначала он обижался, а потом начал гордиться и своей фамилией, и своим прозвищем. Всю убогость пролетарского быта одного из самых мрачных регионов России, Зигфрид переносил стойко. Он отстранился от этого ублюдства и скудости. Он был над этим. Да, он был фашистом, проигравшим, но не побежденным.
Обладавший высоким ростом и незаурядными физическими качествами от природы, Зигфрид смог отстоять право так думать и так себя вести в мальчишеской среде. Он не вылазил из постоянных драк и разборок. Рано стал настоящим бойцом, стойким, а с годами все более умелым.
И то сказать, есть в единоборствах такой элемент тренировочного процесса, как «боевая практика». Вся жизнь юного Зигфрида была непрекращающейся «боевой практикой». Опытные тренеры знают, как ценен и незаменим такой опыт.
Однако помимо «боевой практики» Зигфрид с немецкой самодисциплиной занимался спортом. Каким только мог заняться в своем городке. Мало того, постоянные драки были, пожалуй, единственным элементом асоциальности в его поведении.
В остальном он был, насколько это вообще было можно в их криминальном, по самой свой сути, городке, приличным дисциплинированным подростком. Учившимся, кстати, весьма недурно.
С годами Зигфрид добился уважения и признания сверстников и, как это ни странно, для такого «патологического драчуна», учителей. Однако отстраненность и мечтательность уже стали неотъемлемым элементом его натуры. И роль признанного авторитета в юношеском сообществе родного городка не соблазняла его и не отвлекала от отнюдь не мальчишеских мечтаний.
Наблюдательный, много читающий и думающий Зигфрид с определенного момента стал мысленно пытаться соединить в своей голове свои самые смелые фантазии и реальность. В виртуальном (хотя Зигфрид тогда не знал такого слова) мире все получалось вроде бы совсем неплохо.
В итоге Зигфрид решил ни много ни мало… стать Правителем России. Как будет называться эта должность, он не задумывался. Президент, премьер, не все ли равно. Но именно Правителем и именно России, а ни в коем случае не Генеральным секретарем, например ЦК КПСС. КПСС «фашист» Зигфрид вообще был намерен запретить. СССР разогнать. А азиатов и кавказцев сделать людьми второго сорта, превратив соответствующие республики в классические колонии России.
Надо сказать, что данный план, разработанный подростком из уральского городка, как это ни странно, не содержал внутренних противоречий. Впрочем, сколь много гениев и науки, и техники, и политики прячется до сих пор в российской глубинке. И сколь малому их числу удается реализовать себя в этой стране, которую все большее число ее коренных простых жителей, даже самых неискушенных, не хочется называть своей.
Путем достижения своей мечты Зигфрид считал военный переворот. Все еще идущая в то время война в Афганистане, которой не было видно конца, позволяла надеяться на стремительную военную карьеру человеку без связей, но обладающему смелостью и волей. Разумеется, в этом отношении Зигфрид, мягко выражаясь, «несколько заблуждался».
В гниющей на корню империи, даже в преддверии ее краха человеку без блата было не на что надеяться. Но при всем своем скептицизме Зигфрид масштабов подлости страны, в которой имел несчастье родиться, не знал.
Довольно долго Зигфрид выбирал будущую военную специальность. И остановился на артиллерии. В значительной степени потому, что по его сведениям только в артиллерии к тому времени остались средние военные училища, где можно было всего за два года получить офицерское звание. А потом непременно Афганистан.
Выживший в звериной мальчишеской среде уральского городка нестандартный подросток по имени Зигфрид справедливо полагал, что после такой юношеской закалки ему не страшна никакая война. Итак, Афганистан, подвиги, ордена, звания. Будущая Академия. Генералом он намерен был стать к 34 годам. Переворот совершить в 35-36.