Так и говорил: не «если», а «когда».
В бывшей турецкой комендатуре, еще ранее бывшей райисполкомом, он устроил свою резиденцию. Я редко там бывала: мне на руки свалилось здравоохранение Дарго, то есть — четыре больницы, три из которых лежали в руинах, а четвертая была нашим архунским госпиталем. Я моталась между этими четырьмя больницами по горным дорогам в сопровождении автоматчиков, вместе с Билькис сидела над сметами. Потом я отловила Фазиля и вручила ему бумагу.
— Это что такое? — спросил он.
— Это бюджет моего министерства на следующий год.
— Тебе нужно сто сорок шесть тысяч долларов?
— В Свободной Дарго сейчас четыре больницы, — пояснила я. — Это в общей сложности триста десять койко-мест. Я не замахиваюсь на расширение, пока нужно то, что есть, поднять из пепла. Это сорок тысяч на год. Профилактика болезней встанет нам дешевле, чем лечение, расходы на повальную ревакцинацию составят еще сорок тысяч. Раньше было шесть фельдшерских пунктов в крупных селах, их нужно восстановить. Это двадцать четыре тысячи. Остальное — зарплата.
— И твоя тоже?
— И моя тоже.
— Ты будешь жить на двести долларов в месяц?
— Здесь все довольно дешево. В следующем году мы поднимем зарплаты. Пока люди будут рады и этому.
Фазиль заломил бровь.
— Приходил Умар, — сказал он. — Хотел, чтобы я снял тебя с поста министра здравоохранения, и поставил его двоюродного брата. Он предложил мне за это пятьсот тысяч. Значит, он рассчитывает получать с этой должности по меньшей мере два миллиона в год. Что такого можно украсть на твоей должности, если ты собираешься в год тратить сто сорок шесть тысяч?
— Можно спиртзавод Умара перевести в государственную собственность, и на бумаге он будет производить медицинский спирт, а на деле — паленую водяру и коньяк. Это так, для разминки.
— А не для разминки?
— Я анестезиолог, Фазиль. Я забыла о наркотиках больше, чем ты когда-либо узнаешь. Что может получить с моей должности человек, который будет сам себе выписывать лицензию на производство и экспорт обезболивающих? Смешной вопрос.
Фазиль сглотнул и положил на мою смету пистолет.
— Если я не сниму тебя с этой должности, — сказал он, — тебя убьют. Если я тебя сниму с этой должности, мне некого будет на нее поставить. Я должен посоветоваться с Эдиком. Иди к себе пока. Нет, не к себе. Заночуй в комнате отдыха при моем кабинете. Я все равно буду у Эдика.
И я заночевала у Фазиля. А наутро, когда пришла в свою больницу, Надия была заплакана, Билькис смотрела в пол, Айна и Йиса просто остались дома и там заперлись, а остальные ходили как тени.
В общем, ночью, пока меня не было, вперся некий Сули, которому довелось у нас в Архуне полежать и оставить в наших добрых руках половину тонкого кишечника, порванного осколками турецких гранат. Они с Надией улыбались-переглядывались, а когда он отлежался и ушел в горы, порой переписывались, если оказия находилась. Словом, он пришел, туда-сюда, слово за слово, они с Надией вполне доброжелательо поговорили — а оказалось, это была рекогносцировка. Ночью он вернулся, пролез в палату, где ночевала Надия. То есть, он так думал, что там ночевала Надия, на самом деле там ночевали Айна и Йиса, сестры, и Йису он изнасиловал.
Почему она не кричала? Не хотела, чтобы младшая сестра проснулась и увидела, что на ней мужчина. Сюжет для Декамерона. Гэндзи-моногатари, блядь.
— Я хочу, чтобы этот парень был наказан, — сказала я Фазилю. — Чтоб из него сделали пример: так будет с каждым, кто тронет медсестру или женщину-врача. Если вы спустите это на тормозах, я сама его пристрелю.
— Успокойся, — пообещал Фазиль. — Даю слово, что так этого дела не оставлю.
И не оставил. Так не оставил, что я потом не знала, куда себя девать. Порядочные офицеры в моем положении обычно стрелялись. Но я и офицер-то была условный…
Короче, Фазиль нашел этого Сули и в приказном порядке велел ему жениться на обеих: Йисе и Надии.
— Ты соображаешь, что делаешь?! — я еле сдерживалась, чтобы орать шепотом и наедине. — Девочку трясет при одном упоминании его имени, а ты ее в жены ему отдаешь?
— А что я должен делать? Расстрелять его пред строем? Из-за какой-то вертихвостки паршивой? Слушай, женщина, ты стала хотеть слишком многого. Я тебя терплю за твою честность и за то, что ты знаешь дело. Но ты не умеешь хорошего отношения ценить. Ты на голову садишься. Да меня в любом нормальном суде высмеяли бы: какое изнасилование, где четыре свидетеля, почему она не кричала? Пусть она Аллаха благодарит, что я заставил его жениться. Она сирота, да еще и опозоренная, кто бы ее взял?