Холодные объятья смерти медленно и неотвратимо сжимались вокруг змея, инстинктивно забившегося в панике. Жалобно взревев, бедняга кидался из стороны в сторону, принимая от холодных стен обжигающие удары. Аккумулировав мощь, я высвободил её и воздвиг между нами и надвигающимися ледяными волнами стену жаркого неистребимого огня. Ревущее кольцо алого пламени с оглушительным треском плавило авангард ужасающего безликого противника, но новая волна холодной массы, вдвое больше предыдущей, попирала воздвигнутую мной преграду. Глубокий ледяной колодец, на дне которого мы оказались, постепенно сужал свой диаметр, тесня мою защиту всё более настойчиво. Парализованный безысходностью, змей безучастно свернулся на дне ледяной ямы в несколько оборотов. Энергия, уходящая на создание щита, мощным потоком покидала моё тело. Грозный альянс сил Фонтана и Зеркала яростно, но практически безрезультатно атаковал стены холодной ловушки.
«Включи мозги, идиот! Горы не ползают сами по себе!»: — ко мне возвращалась способность трезво смотреть на окружающее. Наверняка маньяк, устроивший это «ледовое побоище», умирает сейчас со смеху, глядя, как я расходую силу на бесперспективную борьбу с неограниченной в этом мире материей. Финал такой битвы заранее предрешён — не имея поддержки со стороны источников, я, подобно барану, бьющемуся о стену, буду до изнеможения пытаться остановить неотвратимо надвигающегося врага, пока силы не покинут меня. Рано или поздно наступит момент, когда моя боеготовность достигнет критического уровня — тогда я окажусь в полной и безраздельной власти противника, управляющего ландшафтом Айстеля.
Я резко поменял тактику: продолжая создавать иллюзию яростного сопротивления, сосредоточил основные силы на поиске невидимого врага. Раскинув энергетические сенсоры, я осторожно «прощупывал» окружающую местность, включив в зону поиска как наземное, так и воздушное пространство. Прикрыв глаза, я тщательно обследовал каждую нишу глубоких ущелий, избороздивших окружающую местность; каждый метр ночного беззвёздного неба — и всё же нашёл его — по импульсам незримой, потрясающе свирепой мощи, с помощью которой враг руководил машиной смерти, сжимающей вокруг меня свои объятья. Мой старый «друг» не выходил за рамки избранного имиджа — всё та же, набившая оскомину, потасканная туча висела за вершинами соседнего хребта. Цепочку импульсов, управляющую беснующимися скалами, питала мощная река энергии, берущая своё начало из недр ледяного пика, вдвое превосходящего своими размерами соседние скалы. Маньяк отстранённо наблюдал за тем, как ледяные тиски неотвратимо сжимают свои челюсти, лишь изредка корректируя поступление сил от Айстеля. Ублюдок даже не позаботился о собственной безопасности, будучи полностью уверенным в том, что я до посинения стану сражаться со скалами.
Я стегнул змея молнией, отчего он завертелся волчком и, угрожающе зашипев, встал на дыбы, на короткий миг вознеся меня над сумасшедшей пляской взбесившихся скал. Этого мгновения хватило с лихвой — силовой линией я зацепился за остроконечный выступ скалы, приготовившейся кануть в ледяную мясорубку. К тому времени, как спасительный уступ влился в грохочущую лавину, силовой петлёй, выпущенной из второй руки, я уже обвил верхушку соседней горы. Так, подобно Тарзану, путешествующему по лианам, я продвигался навстречу ничего не подозревающему противнику, обходя его справа. Змей, обнаруживший моё бегство, жалобно заревел, кроша в сверкающие брызги ближайшие скалы. «Ничего, дружок, скоро всё кончится!»— мысленно «телеграфировал» я монстру, бьющемуся в центре ледяного кошмара. Легко освоив новый способ передвижения, я в считанные мгновения оказался позади ненавистных облаков. Бросив оценивающий взгляд на багряное пристанище злодея, я дал выход бешенству, клокотавшему у меня в груди — удар синей молнии в клочья изорвал зловещую тучу, а изумрудная сеть плотно окутала крупную фигуру парализованного маньяка. Едва сдерживая рвущийся наружу поток всепоглощающей ярости, я мягко подошёл к противнику, неподвижно лежащему на плоской вершине ледяного утёса, и небрежно пошевелил его ногой:
— Умаялся, бедняга?
Открыв веки, пленный без всякого выражения посмотрел мне в глаза и тупо помотал головой, отчего изумрудная сеть угрожающе заискрилась, предупреждая возможную активность со стороны добычи.
— Потерял от радости дар речи? — продолжал я упиваться долгожданной победой. — Вынужден огорчить тебя — сегодня твои славные похождения закончатся, а твоё чучело станет достойным украшением королевского музея в Эдбурге. Бьюсь об заклад, что ты и не мечтал о карьере столь бесценного экспоната!
Маньяк продолжал безучастно пялиться на меня, глупо моргая несмышлеными глазками. Выведенный из себя подобным равнодушием к своему торжеству, я уже занёс было для удара руку, как вдруг остановился, потрясённый страшной мыслью…
Сеть, сплетённая из тончайших нитей изумрудного источника, медленно оседала, пропуская сквозь свои ячейки плоть маньяка, ставшую внезапно рыхлой и нестабильной. Расплывающиеся черты ненавистного лица всё меньше напоминали мне того человека, что я видел во время своих схваток с противником. Неподвижная, практически мёртвая личина таяла, словно воск, обнажая под собой … ничто. Кукла, призрак, сотворённый для наживки!
— Я ценю ход твоих мыслей, Миротворец! — раздался саркастический голос за моей спиной. — В свою очередь вынужден огорчить и тебя — твоё чучело станет символом непревзойдённой тупости. Хотя, признаюсь, что в твоих мыслительных процессах определённо наблюдается некий сдвиг. Мне даже жаль прерывать столь увлекательную игру. Что делать — времени в обрез.
Я только начал поворачивать голову, когда луч, выпущенный из самого сердца Айстеля, взорвал мой мозг, разнеся его на атомы…
Пробуждение было непереносимо тяжёлым и болезненным. Казалось, что во всём моём многострадальном организме не осталось не единой целой косточки. И, хотя над моим возвращением в мир живых неустанно трудились те жалкие остатки мощи пресловутых источников, что ещё жили в моей крови, порой возникал риторический вопрос — оно мне нужно? Я уже порядком устал получать от неприятеля сокрушительные удары, воскресая после которых, смело мог назначать себе дополнительный День рождения. Создавалось впечатление, что я бегу по замкнутому кругу, совершая короткие пит-стопы для починки своей шкуры, попорченной очередным зарядом адской картечи. Ради чего вся эта безумная суета? … Счастье в глазах Любимой! Радостная улыбка сына! Мало?! Вставай, нытик, именующий себя правителем Эннора! Мириады человеческих жизней зависят от того, найдёшь ли ты в себе силы прекратить истерику, охватывающую всё твоё существо!
Не в силах открыть налитые свинцом веки, я нагреб рукой охапку снега. Холодные кристаллы навеки замёрзшей влаги чудесным образом освежили ту пульсирующую и разваливающуюся на куски часть тела, что чудом сохранилась на моих плечах. Застонав, я разлепил пальцами опухшие веки. Яркий свет, хлынувший в узкие прорези глаз, волной адской боли ударил по зрительным нервам, нестерпимой резью отозвавшись в головном мозге и страшной судорогой пройдясь по всему телу. Я немедленно отдернул от лица руки. Тихо, парень, не торопись — не всё сразу! Тупо помотав головой, я поморщился от боли — тысячи маленьких, невидимых кузнецов лупили что есть сил по моей бедной голове, видимо спутав её с наковальней. Выровняв дыхание, я медленно отстранялся от физических ощущений, концентрируя внимание на тонкой цепочке импульсов сил Зеркала, вяло курсирующих по моим жилам. Ухватив спасительный поток, я влился в него, путешествую по лабиринтам вен и артерий. Сознание напряжённо трудилось, неимоверными усилиями заставляя живительную энергию восстанавливать исстрадавшееся тело. Слабый ручеёк мощи постепенно окреп и, мобилизуя свои возможности, широкой рекой разлился по полумёртвому организму, омывая и тонизируя мышцы, восстанавливая повреждённые ткани. Я с восторгом и трепетом ощущал, как обретают былую взрывную мощь заново перерождённые мышцы, как спадает страшная опухоль, обезобразившая мою голову. Подобно змее, меняющей кожу, сбрасывал я с себя все последствия фатальной стычки с маньяком. Оставалось только поражаться возможностям Зеркала, даже слабым проявлением своей силы превратившего кровоточащий кусок мяса в пышущего здоровьем молодца.