«Неканоничность» и «пластичность» романного слова (М. М. Бахтин) сообщает современной прозе дух поиска, эксперимента, трансформации и переосмысления всех ранее сложившихся жанровых моделей, в первую очередь таких, как анекдот, притча, мениппея, сказка, утопия. Интенсивный процесс гибридизации жанровых форм порождает различные феномены: сказочный цикл-мультсериал «Дикие животные сказки», симфоническая поэма-дневник «Карамзин» Л. С. Петрушевской.
В рамках диктата рынка
Важнейшей чертой литературы на постсоветском пространстве стала смена диктата идеологической цензуры на диктат потребительского рынка, что породило некую тревожную закономерность: количественно издается книг больше, но в книжных магазинах новые поступления не задерживаются больше двух недель – одна волна сменяет другую. Книжный рынок работает на сиюминутную прибыль. Главной фигурой в литературном процессе являются уже не писатель и не издатель, а литературный агент и продавец, которые, таким образом, определяют литературный вкус и покупательский спрос. Так называемые бестселлеры завоевывают мир, они уже не подвластны никакой критике, так как живут по другим законам.
«Наиболее очевидным в плане обозначения и выявления ценности авторских стратегий стало пространство рыночной, или массовой, литературы. Тираж как мерило ценности и спроса соответствует авторскому гонорару и низкой цене самой книги для потребителя».[162] Между тем профессиональная литературная критика направлена на осмысление не только качества литературы, но и тенденций развития всей духовной жизни общества.
Общий кризис, переживаемый русской литературой на рубеже веков, можно обозначить как «кризис идентичности»: советская литература закончилась, антисоветская исчерпана. Таким образом, новая русская литература оказалась в очень сложном положении.
Сегодня падают тиражи литературных журналов, однако возникают и новые периодические издания («Postscriptum»). Издательства главным образом печатают массовую беллетристику (любовные романы, разного рода детективы, фэнтези и др.). Но одновременно созданы серии, в которых переизданы классики XX в.: от М. А. Булгакова и А. А. Ахматовой до С. Д. Довлатова и В. В. Ерофеева. В настоящее время существует несколько престижных литературных премий, задача которых – поощрение наиболее выдающихся произведений отечественной литературы: Букер, Пушкинская премия, Антибукер, «Северная Пальмира», Премия Аполлона Григорьева, «Дебют» и др.
К сегодняшнему состоянию отечественной культуры могут быть отнесены слова Ю. М. Лотмана, настаивавшего на жизненной необходимости эксперимента в искусстве: «Мы все время находимся в напряжении между однообразием и разнообразием, сближением и разрывом, трагичностью расхождения и бессмысленностью сближения. В этом динамическом, сложном, живом организме искусство представляет как бы кипящий котел, который многое моделирует и дает возможность того, чего не может дать жизнь».[163]
«Другая» проза
Эклектика и эксперименты
Пребывая в мощном «силовом поле» культурно-художественной традиции XIX-XX вв., современная литература одновременно дистанцируется от нее, вступая в напряженный диалог с культурой последних столетий. Необходимая явлениям искусства художественная целостность соединяет в себе контрастные, нередко взаимоисключающие стороны художественного формирования мира. В стремлении осмыслить новую реальность литература напряженно экспериментирует.
Основным стилевым качеством современной прозы является эклектика, обнаруживающая себя в особой широте формостроения. Так, многообразно и противоречиво осуществляется активное проникновение разговорной стихии в художественную сферу. В произведениях литературное и «мифологизированное» слово оказывается включенным в слово разговорное, диалогическое, просторечное, даже жаргонное (в прозе Л. С. Петрушевской осуществляется разработка «терриконов речевого шлака», внедрение в глубину бытового слова; у В. О. Пелевина – создание «одноразового» языка в пределах индивидуального текстового пространства).
В современном повествовании происходит и интенсивная метафоризация концептуальных образов (например, «круг», «лабиринт», «западня» – у Л. С. Петрушевской; «коридор», «стрела», «башня» – у В. О. Пелевина; «армия» – у С. Е. Каледина, Ю. М. Полякова, А. М. Терехова и др.; «тюрьма» или «зона» – у Л. А. Габышева и С. Д. Довлатова).
Главной сферой анализа становится мир внутренних возможностей человека, необозримый «космос в себе». Если внимание художников предшествующих эпох было приковано к человеку в его социально-историческом и психологическом опыте, то литературу конца XX в. преимущественно интересует «человек феноменологический», «человек как он есть». Художники стремятся не столько к открытию новых художественных типов, сколько к обнаружению более глубоко упрятанных, так сказать, «первоначальных» человеческих эмоций.
Они переносят центр тяжести на мельчайшие движения человеческой души, которые в своей всеобщности и «элементарности» поневоле размывают рельефные очертания прежних типов. В произведениях обнажается абсурд реальных обстоятельств, самая обыкновенная жизнь предстает как жуткий хаос, где иррационально перевернуты человеческие взаимоотношения. В этом случае традиционные формы психологизма оказываются неадекватными действительности, поэтому в новой литературной ситуации писатели заняты поисками более совершенных способов изображения мира и человека. Они нарушают принцип «самодвижения характеров», потому что хотят получить что-то сверх него.
Преимущественное внимание современных художников обращено к сфере бессознательного, что позволяет выразить глубинные, непонятные самим героям-персонажам страхи и тревоги, неуверенность. Специфика «нового» психологизма состоит в том, что он активизирует психологическую роль различных структурных элементов текста: сюжетно-композиционных, ритмико-интонационных и т. д. Так осуществляется синтез условности и правдоподобия, новых форм художественной выразительности – с традиционными.
В произведениях В. С. Маканина («Лаз» (1991); «Сюжет усреднения» (1992) и др.) «усредненность» человека достигает степени тождества с обезличенностью, человек подменяется функцией, теряет собственное лицо и имя. Но именно такая концепция «усредненного» человека толкает писателя на поиск форм и способов высвобождения человеческого из обыденного, стереотипного. Важнейшим среди них становится изображение потока сознания, захламленного штампами и шаблонами, бесконечное блуждание в лабиринтах тоталитарного сознания в поисках своего индивидуального смысла. Знаком обнаружения «внутреннего человека», погружения в глубинные слои его подсознания становятся «голоса» как сложная метафора памяти, утраты смысла и целостности жизни.
Л. С. Петрушевская намеренно подчеркивает несовпадение внешнего и внутреннего, демонстрируя уважение к тайне «чужого» мира. Обнажение сокровенного, сердечная травма, нанесенная героиням, – все эти состояния не становятся предметом психологического анализа, но, напротив, превращаются в фигуру умолчания. Человек в восприятии Петрушевской предстает «вещью в себе» («Бал последнего человека»).
Исследования национального характера
Отвергая реализм старой «гиперморалистической» литературы, писатели, вступившие в литературу в начале переломного периода, утверждали в своих произведениях новые принципы эстетической цензуры и критики, «взламывая» традиционные представления о жанровых способах художественной организации текста.
162
Берг Михаил. Структура русской литературы и писательские стратегии до перестройки и после // http://www.mberg.net/strk/.
163
Лотман Ю. М. «…нам все необходимо. Лишнего в мире нет» // Дружба народов, 1994. – № 10. – С. 184.