Давая свою оценку принципиальных различий между Сталиным и Троцким, Баранецкий разражался ожесточёнными филиппиками против Троцкого — «неисправимого марксистского начётчика и заклятого врага России и русского народа», который «одно время чуть было не стал знаменем некоторых русских национально-народных освободительных сил» [172]. Главную «вину» Троцкого автор усматривал в том, что он выступает «за „перманентное“ продолжение того состояния, которое он вместе с Лениным воплощал и которое должно быть неукоснительным выполнением рецептов Маркса и Энгельса» [173].
Далее автор высказывал любопытные суждения, выражающие, говоря словами Ленина, «классовую правду врага»: «Собственно, каждый коммунист есть потенциальный троцкист. И действительное (а не только видимое) завершение борьбы с троцкизмом может быть достигнуто лишь вместе с преодолением компартии, как таковой. У Сталина и его группы государственников всё меньше и меньше врагов за пределами компартии и всё больше и больше их, притом самых опасных, внутри её… С другой стороны, Сталин и сталинцы — и в этом мы вполне согласны с троцкистами — действительно, коммунисты плохие, „сомнительные“» [174].
Переходя на открыто классовый язык, Баранецкий заявлял, что «начинает революцию чернь — в духовном и социальном смысле… завершает же её новая „аристократия“ (у нас „знатные люди“)». Вождём «новой аристократии» и является «Сталин — государственник прежде всего». В этом «основная его характеристика» [175].
«Общая квалификация личности и роли Сталина», по словам Баранецкого, сводится к тому, что он — «революционер сверху, реформатор большого масштаба, каким был у нас Иоанн Грозный, истребивший старый правящий слой бояр и создавший новый, Петр Великий, Александр II, а в других странах: Наполеон, Кромвель, в древности Юлий Цезарь» [176]. Но даже эти аналогии казались Баранецкому недостаточными для характеристики исторического облика Сталина, если он будет продолжать двигаться по избранному им пути — «национального возрождения России» в противовес мировой революции. «Сталин мог бы стать народным героем в истинном и высшем смысле этого слова, подлинным спасителем России в этот наиболее критический момент в её истории, если б нашёл мужество в себе донести до конца ту великую миссию, которая возложена на него Историей… Но и того уже, что им сделано в плане патриотического Дела народов России,— Россия, несмотря ни на что, не забудет ему никогда» [177].
Утверждая, что белоэмигранты «должны решительно и безоговорочно отдать предпочтение Сталину, а не Троцкому», Баранецкий усматривал «стратегическую разницу» между Сталиным и Троцким в том, что «марксистский Дон-Кихот, Троцкий, продолжает, вопреки очевидности и здравому смыслу, верить в „международную пролетарскую революцию“, а реалист Сталин пытается — пока непоследовательно и нерешительно — найти мост в будущее через национальное самоутверждение русского народа» [178].
Любой непредвзятый читатель, очевидно, согласится с тем, что, не зная имени автора статьи и времени её появления, большинство её пассажей можно счесть извлечёнными со страниц нынешних «национал-патриотических» изданий, в том числе и тех, которые сегодня именуют себя коммунистическими.
XIV
Антисемитизм
В первые годы революции большевикам казалось, что в России, славившейся в недалёком прошлом еврейскими погромами и открытой деятельностью многочисленных черносотенных организаций, еврейский вопрос навсегда и безраздельно решён. Им представлялась абсурдной сама мысль о том, что при выдвижении людей на руководящие посты следует обращать внимание на их национальность и устанавливать в этой связи какие-то «процентные нормы». Ленин считал «пунктиком» Троцкого мнение последнего о том, что в первом правительстве молодой Советской республики не должно быть ни одного еврея [179].