Надо все обдумать, исторгнув из себя это отвратительное чувство холодного страха перед невидимой угрозой, принять душ и попытаться делать вид, что ничего не произошло. Было уже одиннадцать, а у студентов МТИ не может быть свободного времени. Джек учился на выпускном четвертом курсе: завтра ему предстоял годовой экзамен по квантовой физике у пожилого профессора, получившего Нобеля лет двадцать назад. В свои восемьдесят два года тот все еще хорошо играл в теннис и, говорят, активно работал над проектом строительства нового ядерного ускорителя, в котором давно нуждались физики университета. Джек выпил немного энергетика, включил смартфон, высветивший полсотни непрочитанных сообщений, нажатием кнопки на смартфоне открыл окно, впустив свежесть весеннего воздуха, приободрившую его.
Комната находилась на двадцать третьем этаже Симмонс-холла — самого необычного из кампусов МТИ. Построенный не так давно, Симмонс-холл оригинальностью своей архитектуры должен был подчеркнуть статус университета — всемирной кузницы гениев науки, технологий, инженерного искусства и предпринимательства. Это здание даже нередко включали в рейтинги мировых шедевров современной архитектуры. Издали оно напоминало огромную широкую алюминиевую губку с дырочками для окон, похожими на маленькие квадратики пчелиных сот. Помещения холла были залиты тонкими потоками естественного света, проникавшего через тысячи отверстий в его изогнутых стенах, что создавало внутри необыкновенно приятную творческую атмосферу. Вечером здание освещалось от солнечных батарей, накопивших энергию в течение дня. Студенты называли новый кампус Губкой Бобом, по имени героя детского мультика, нередко шутили на тему его слишком открытых пространств, но в то же время и гордились им. Комнаты в холле выделялись студентам с самыми высокими учебными баллами, а также тем, кто активно участвовал в общественной деятельности университета. Джек относился и к тем, и к другим. Загадочную аббревиатуру IHTFP, ставшую одним из символов МТИ, некоторые расшифровывали как «я ненавижу это гребаное место», другие — «я нашел здесь мой истинный рай». В сущности, правдой являлось и то, и другое. Учеба здесь была изматывающей, на пределе психологических и интеллектуальных сил даже для самых талантливых выпускников школ всего мира. Но она же приносила и невероятное удовлетворение достигнутым прогрессом в собственном развитии. Вероятно, в этом и была диалектическая двойственность, присущая каждому предмету и явлению. Официальным же лозунгом МТИ был древнеримский Mens et Manus — «Головой и руками». В отличие от гуманитарных вузов, от выпускников МТИ требовалось не только умно рассуждать, но также и создавать что-то материальное — улучшающее этот мир, облегчая бремя тяжелых людских забот. И они создавали: выпускники университета стояли за многими прорывными технологиями и компаниями, за несколько лет с нуля становившимися всемирными лидерами в своей области.
И поэтому они всегда внимательно следили за тем, что происходило в МТИ.
Джеку было двадцать семь — поздний возраст для студента, даже выпускника, — и он казался окружающим одним из тех, которые пришли, чтобы изменить этот мир. С детства ему было хорошо знакомо ощущение одиночества и того, что в этой жизни каждый человек может рассчитывать только на себя. Его отец был уважаемым всеми инвестиционным банкиром, вице-президентом вашингтонского отделения знаменитого банка JP Morgan. Здание банка со светлым фасадом и высокими эркерами, в котором Джек не раз бывал в детстве, выглядело неброским, но солидным, и находилось оно, как ему казалось, в самом лучшем месте в мире — на Коннектикут-авеню, всего в трехстах метрах от Белого дома. Из кабинета отца на верхнем этаже, казалось, было рукой подать до изумрудной лужайки перед офисом президента США. Иногда с площадки между лужайкой и парадным входом Белого дома взлетал черный, похожий на военный вертолет, и Джеку становилось невероятно интересно, находится ли в нем сам президент или нет. В общем помещении офиса стояли компьютеры, и секретарь отца — веселая улыбчивая блондинка — тайком разрешала Джеку поиграть в любимые игры, заодно угощая его конфетами, пока отец был на очередном важном совещании. Собственно, это и были его самые яркие воспоминания о папе — дома он видел его редко: тот всегда возвращался поздно, был мрачен, а выпив бутылочку-другую пива или рюмку шотландского виски, отправлялся спать. Выходные отец Джека проводил в гольф-клубах и где-то еще вместе с коллегами по работе. Позже оказалось, что у него была любовница — простая учительница, приехавшая из Огайо. Когда это выяснилось, он бросил семью и ушел к ней. Мама Джека по происхождению была русской — училась в Москве, грезила наукой, поступила в знаменитый физико-технический институт. Горбачев и перестройка открыли русским дверь на Запад: при первой возможности она уехала на годовую стажировку в Штаты и, как многие другие, осталась. Получив диплом, преподавала физику в Джорджтаунском университете; на одном из просветительских вечеров, спонсируемых Белым домом, встретила будущего мужа. Родным языком Джека был английский, но он понимал много русских слов и прилично говорил на испанском, который полюбил за ритмичный слог и скорость выражения мыслей. Все детство мама была его главным другом, наставником, привила ему любовь к логике и математике, с годами переросшую в страстный интерес ко всем природным явлениям. Одноклассники подразнивали Джека «маминым сыночком», но когда Джек поступил в колледж, их столь близкая духовная связь вдруг оборвалась. Мама встретила свою новую любовь, тоже преподавателя физики, и они вместе уехали в университет Беркли в благословенной солнечной Калифорнии, где помимо работы она стала увлекаться коллекционированием редких вин из долины Напа и разведением пушистых кошек сибирской породы. С Джеком они по-прежнему общались очень тепло, но теперь только по телефону или скайпу, и не чаще чем раз в месяц.