– Мой брат сильнее Рулага.
– Сильнее, чем лезвие ножа в ночи? Твоя семья слабая. И она правила слишком долго. – Жрец сел на пол, скрестив ноги. – Я хочу, чтобы ты поняла, девочка, – твой брат умрет. Он неминуемо умрет, а ты будешь жить. Но насколько легкой будет твоя жизнь, зависит уже от тебя. Ты выйдешь замуж за верховного вождя новой страны.
– Я не хочу, чтобы Фьорлан изменился, – ответила Ингрид.
– Не тебе решать. Мы решили освободиться от Рованоко и своей волей править этим миром.
– Я все равно не хочу, чтобы мир менялся. – Девушка откашлялась, сухое горло болело. – Можно мне попить?
Харрод положил ладонь ей на лоб.
– Ты будешь жить. Твари наводят тревогу на тех, кто рядом. И это тоже хорошо – иначе жители Тиргартена вздумали бы дать нам отпор.
Жрец вытащил грязную фляжку, открыл пробку и тонкой струйкой стал вливать воду ей в рот. Ледяная вода обожгла язык, но успокоила горящее горло. Ингрид взяла фляжку и прополоскала рот, выплюнув содержимое в лохань для умывания. Но привкус рвоты не исчезал.
– Пойду-ка я, пожалуй, – сказал Харрод. – Снаружи будет дежурить охрана, и стражники не пьют. Если попытаешься сбежать – или затеять очередное ночное приключение, – я отрублю тебе ногу, и Рулагу придется жениться на калеке. И я не шучу. Доброй тебе ночи, волчонок.
Он вышел из палатки в сопровождении своих людей, и девушка осталась одна. Скорее всего, он не шутил, но она все равно собиралась сбежать. Когда они будут достаточно близко к городу, она совершит свой коронный выход. А Харрод может сам отрезать себе свою глупую ногу.
После нескольких часов сна без сновидений Ингрид приоткрыла один глаз и посмотрела на полог палатки. В щель был виден падающий снег, который мешал разглядеть, что происходит снаружи, но она слышала голоса. Они ворчали и ругались, жаловались на холод, на еду, на похмелье. Люди Медведя всегда казались ей такими жалкими. Они никогда не смеялись вместе, не шутили друг с другом. Они только ругались и издевались над другими. Ингрид они совсем не нравились. Точнее, она их ненавидела.
Прикрыв глаза от снежного сияния, она выглянула наружу. Там царила суматоха. Большинство палаток уже сняли с места, сложили и теперь загружали в сани. Лязг оружия и доспехов разносился далеко по заснеженным равнинам, и у Ингрид внезапно появилось очень нехорошее предчувствие. Оно еще больше усилилось, когда она увидела собранные и готовые к работе осадные орудия, которые по частям везли от самого Фредериксэнда. Шесть огромных деревянных башен, установленных на широкое основание с полозьями, тащили несколько упряжек собак. За ними ехали толстые бревна, подвешенные на цепях на деревянной раме. Тараны. Осадные башни. Она никогда раньше их не видела, но представляла, что это такое. И неожиданно все происходящее обрело пугающую реалистичность – и пугающую серьезность.
– Эй, хватит глазеть, – буркнул на нее какой-то воин с толстым брюхом. – Полезай обратно в палатку. Я сниму цепь, когда мы будем выдвигаться.
– Вы готовитесь напасть на город? – спросила она. – Уже сегодня?
Он усмехнулся, издав неприятный булькающий звук, и сплюнул на снег.
– Мы не настолько близко, дурочка. Но нам уже нужно готовиться к битве.
– А эти штуки… похожие на деревья? – спросила Ингрид. Губы у нее дрогнули.
Воин мрачно посмотрел на нее, больше не улыбаясь.
– Ничего про них не знаю, – ответил он и ушел прочь.
Девушка нахмурилась и вернулась в палатку. Ее сумка, все еще плотно застегнутая, стояла в углу. После отъезда из Фредериксэнда ей не хотелось ее открывать: она знала, что, если снова увидит свою коллекцию камушков, ей станет еще грустнее. Последнее, что ей сейчас требовалось, – вспоминать о счастливых временах. Ингрид не знала, как ей выбраться из нынешней передряги, но не сомневалась: для этого нужно быть стойкой, а не плакать все время. Упрямство, несговорчивость, веселая улыбка – больше у нее ничего не осталось. И коллекция красивых камушков ничего не изменит.
Ингрид свалила походную скатку и одеяло в безобразную кучу и натянула ботинки. Пальцы ног обожгло морозным воздухом, но она быстро согрелась, укутавшись в толстый шерстяной плащ.
– Пора выходить, девчонка, – сказал кто-то снаружи.
Она чуть помедлила, пытаясь дышать размеренно, взять себя в руки, затем закинула за плечи дорожную сумку и вышла из палатки, и всего за минуту двое ждавших ее мужчин сложили шатер. Военный лагерь, ранее простиравшийся вокруг, снова стал колонной груженых саней и вооруженных людей. Мужчины, постоянно хмельные во время вынужденного простоя, сейчас снова внезапно превратились в воинов: они строились в колонны, разбивались на отряды и подразделения. Какими бы разболтанными они ни были на отдыхе, сейчас, во время сборов, они казались настоящими профессионалами. Но теперь их стало меньше.