В 1793 г. кризис также был вызван целым комплексом причин: проблемы с государственными банками, каналами, господство террора, стимулировавшее перетекание капитала в Великобританию, а также плохой урожай. В 1799 г. спад в экономике был вызван единственной причиной — усилением и ослаблением блокады. Кризис 1809-1810 гг имел уже «две отдельные причины: реакция на спекуляции в Южной Америке; и ослабление, и последующее ужесточение континентальной блокады» [79]. В 1815-1816 гг. начался послевоенный бум экспорта товаров в Европу и Соединенные Штаты, который превышал возможности продавцов. К этому добавилось падение цены на пшеницу. В 1825 г. сошлись воедино такие причины, как строительство каналов и бум вокруг южноамериканских правительственных облигаций; британский экспорт, хлопок, продажи земли в Соединенных Штатах, а также начало бума строительства железных дорог. Все это внесло свой вклад в возникновение кризиса в середине 1830-х гг. Причинами кризиса 1847 г. стали: железнодорожный бум, картофельная болезнь, неурожай пшеницы и небывалый урожай, собранный в следующем году, все это сопровождалось разразившейся в Европе революцией.
Таким образом, во время большинства значимых кризисов в происходившие события были вовлечены, по крайней мере, два объекта спекуляций и, по крайней мере, два рынка. Конечно, спекуляции на национальных рынках могут быть взаимозависимы из-за лежащей в их основе денежнокредитной связи. Но когда мы рассматриваем кризис, первопричинами которого являлись такие несопоставимые объекты, как железные дороги и пшеница, как это было в 1847 г., появляются основания для того, чтобы предположить, что возникновение кризиса является случайным явлением, если он систематически не подпитывается денежно-кредитной слабостью.
В Японии и в других азиатских странах раздувание ценовых «пузырей» на рынках недвижимого имущества и акций вообще происходило параллельно. В некоторых, особенно маленьких, странах рыночная стоимость компаний, работающих в сфере недвижимости, составляет значительную часть стоимости всех акций данного фондового рынка. Поэтому, когда цены на недвижимое имущество увеличиваются, растет стоимость соответствующих активов, принадлежащих компаниям, занятым в этой сфере экономики, и рыночная стоимость таких компаний увеличивается. Те инвесторы, которые продают акции компаний, работающих с недвижимостью, получают свободные наличные деньги, большая часть которых, вероятно, инвестируется в акции компаний, ведущих свой бизнес в других экономических отраслях, не связанных с рынком недвижимости. Кроме того, при увеличении цен на недвижимое имущество начинает быстро развиваться строительный бизнес, и рыночная стоимость строительных компаний, с высокой вероятностью, увеличивается. Потери по банковским кредитам в период роста цен на недвижимость будут снижаться. И, конечно, в обратном случае существующие тесные связи приведут к тому, что при снижении цены на недвижимое имущество котировки акций, скорее всего, тоже пойдут вниз.
Существует предположение, что инвесторы одних стран более склонны к спекуляциям, чем их коллеги, живущие в других странах. Несмотря на описанные Рутом Бенедиктом [80] различия между культурами на основе преобладания определенного типа темперамента — Аполлона (осторожность) или Дионисия (импульсивность), — правдивость данного предположения подвергается сомнениям. Тем не менее историки сходятся во мнении о том, что в XVI столетии жители Антверпена отличались чрезмерной склонностью к азартным играм. Несомненно и то, что, покидая осажденный в ноябре 1576 г. и разрушенный испанцами в 1585 г. Антверпен, его жители взяли с собой в новые места обитания и свой темперамент [81]. В Голландии азартный инстинкт банкиров, инвесторов и даже простых людей постоянно конфликтовал с лютеранской бережливостью и умеренностью [82]. В таком случае, возможно, этот факт все же указывает на то, что банковские учреждения в одной стране более склонны к спекуляциям, чем в другой. Жюгляр, например, утверждает, что французские кризисы, имевшие место в XVIII столетии, были менее глубокими и сильными, чем британские потому, что после дела Джона Л оу кредит во Франции пользовался меньшей популярностью и им меньше злоупотребляли [83]. Другой автор видит причину этого явления в серьезности и жесткости французского законодательства о банкротстве: