Заимствуя образ у Ницше, можно сказать, что все мы призваны стать космическими танцорами, которые не прикованы в неподвижности к одному месту, а легко совершают вращения и прыжки, переходя из одной позиции в другую. Как и гражданин мира, такой космический танцор поистине будет рожден культурой своих предков и вместе с тем окажется неразрывно связанным со всеми остальными. Корни танцора будут простираться глубоко в семью и сообщество, но в этих глубинах они дойдут до грунтовых вод единого человечества. Ведь разве танцор – не человек? И если он видит то, что заинтересовало других, разве то же самое не заинтересует и его? Это захватывающие перспективы. Когда разделение станет не столь жестким, начнутся заимствования, от которых, конечно, порой рождаются гибриды – но по большей части они просто обогащают виды и поддерживают их энергичность.
Мотивы, подталкивающие нас к познанию мира, различны. Однажды меня доставили на бомбардировщике на одну базу ВВС, чтобы я прочитал офицерам лекцию по верованиям других народов. Почему? Очевидно, потому что этим офицерам может когда-нибудь понадобиться иметь дело с представителями этих народов – в качестве союзников или противников. Это лишь одна из причин познакомиться с ними – необходимая, но, будем надеяться, есть и другие. Даже такая цель, как избегание участия в военных действиях посредством дипломатии, условна, поскольку полезна. Решающая причина стремиться к пониманию других естественна – чтобы расширить кругозор настолько, насколько позволяет зрение.
Разумеется, я говорю о зрении и кругозоре в переносном смысле, но такие визуальные аналогии более чем уместны. Без двух глаз – бинокулярного зрения, – нет представления о третьем измерении пространства. Если смотреть на мир лишь под одним углом, он выглядит плоским, как открытка. Наличие двух глаз имеет практические преимущества: они не дают нам налетать на стулья и позволяют оценивать скорость приближающихся машин. Но главное преимущество – это увеличение глубины взгляда на сам мир: на панорамы, что разворачиваются у нас перед глазами, на виды, что простираются перед нами. То же самое относится и к «глазам души», по выражению Платона. «Что знают об Англии те, кто только Англию знает?»
Я убедился, что практические блага, которые дает нам возможность взглянуть на мир глазами других людей, весьма велики. Они позволяют корпорациям вести бизнес с Китаем, а дипломатам – реже совершать оплошности. Но самые важные преимущества не нуждаются в подсчетах. Мельком увидеть, что означает для японца чувство принадлежности; почувствовать, с чем сталкивается в жизни и что выносит бирманская бабушка; понять, как индуистам удается воспринимать свою личность как маску, под которой скрыто бесконечное у них внутри; раскусить парадокс дзэн-буддистского монаха, убеждающего, что все сущее священно, но неукоснительно воздерживающегося от определенных действий, – впуская все это в свое поле зрения, мы усиливаем духовный взор, мы смотрим на вещи шире, мы обретаем еще один мир, в котором можно жить. Единственное, что может считаться добрым без ограничений, – не добрая воля (как утверждал Кант), ибо воля может быть доброй в том числе и в стесненных обстоятельствах. Абсолютное добро – лишь в том, чтобы видеть больше и шире понимать окончательную природу вещей.
Эти размышления о понимании мира ведут к мировым религиям, ибо самый верный путь к сердцам людей – через их веру, если эта вера не закоснела. И это различие между религией живой и мертвой подводит нас ко второй конструктивной цели данной книги.
2. Эта книга воспринимает религию всерьез. Она – не справочник для туриста. В ней не будет ни заискиваний перед любопытствующими, ни попыток разворошить чужую веру, чтобы вытащить на свет что-нибудь эпатажное; не будет ни аскетов на ложе из гвоздей, ни распятий на кресте в среде «кающихся» (пенитентес) в Мексике, ни «башен молчания» парсов, где умерших отдают на растерзание грифам, ни эротических скульптур или экскурсов в тантрический секс. В великих религиях есть и это, но акцентировать на таком внимание – грубейшая пошлость.