Александр Рубан
МИРОЗДАНИЕ ПО МНЕ
(Фантастическая книга стихов и рубаек)
Под небесами путник дома.
Всегда легки его следы.
Ему всё внове, всё знакомо,
и в каждой капле — свет звезды.
ПОД НЕБЕСАМИ ... (Часть первая)
Мироздание по мне
1.
Влюблённый Демиург творит миры.
Из ничего, из-под ладони голой
возник хаос тончайшего помола,
и замысел, весёлый до крамолы,
уже диктует правила игры.
ОН кружит —
раз-два-три —
в беспечном вальсе,
швыряет звёзды в пажити небес.
Покалывая лучиками пальцы,
они спирально сыплются окрест.
ОН отбежал — полюбоваться с краю,
не утерпел, склонился над одной
и рядом стал лепить подобье раю...
(И я там был. Там дух витает мой.
Там и поныне ждёт о НЁМ известий
невеста — дочь небесного Отца...)
Горели ровно шандалы созвездий,
и капал воск на маковку Творца.
Творец играл. Лепил и снова комкал,
то хохоча, а то срываясь в плач.
(Меж Марсом и Юпитером обломки —
одна из тех досадных неудач.
Учти и ты: в тяжёлые моменты
сочти игрой работу ни за грош!..)
ОН раздвигал перстами континенты,
ОН сочинял на фауну патенты,
САМ у СЕБЯ срывал аплодисменты
и находил, что мир ЕГО — хорош!
2.
А человек был прихотью, ошибкой,
вне замысла наброском на полях,
парадоксальным вывертом, не шибко
удачным, с прогрессирующей сшибкой
двоичного мышления в мозгах.
Что видит разделяющий на «да»
и «нет» всё в мире? Только плюс и минус,
жара и холод, свет и темнота,
добро и зло, реальность и мечта —
вот всё, что человек из Бога вынес,
вся в этом мощь его и красота!
Пожал плечами: «Не принципиально.
Живи себе!» — добрейший из Творцов.
Так началась история отцов.
Она жестока и сентиментальна.
И кровь потоком, экспоненциально
растущим, потекла с материков.
Судить по-человечески об этом?
На минусы и плюсы разлагать?
Стать гражданином, перестав поэтом
быть? А игру в работу превращать?
Любовь и кровь, как прежде, рифмовать,
но не стилом отныне, а стилетом?
Делить свои творенья на козлищ
и агнцев?
Дудки! Разделитесь сами!
Допустим так: на идолов с усами
и смертных без.
И прочь!
И только лишь
последний взгляд на снова неудачу.
Разрушится сама, как Фаэтон.
А Я слеплю ещё. И не заплачу,
коли опять получится не то —
убогое, из глины и огня,
подобие Вселенной и Меня,
а всё же предыдущим — не чета.
Вперёд! Игра опять не начата.
Вперёд! Вон к той планетке. А Земле —
последний взгляд Мой. Долгий, но после...
3.
Без божества — с Его последним взглядом,
проникшим не во всех, не насовсем.
Без мира — с унаследованным Адом,
взаимно отрицающим Эдем.
Без мудрости — с посильным разуменьем
добра и зла... А всё-таки живём.
И даже что-то вроде вдохновенья
на пешеходной «зебре» познаём,
то гневаясь, то истово лаская,
то сдерживая судороги чувств...
А жизнь такая... как тебе... такая...
Не высказать. Я от неё тащусь.
Есть что-то в ней (шепну тебе на ухо,
а ты поверь!), что нас лишает сна —
и тесен мир мятущемуся духу,
и оболочка смертная тесна.
В темнице тела и в колодках быта
влюблённый человек творит миры,
и замысел, преступно НЕ забытый,
нашёптывает правила игры.
Vox populi & vox Dei
1. Голос народа
О Господи, коли Ты есть
на небе или возле,
наш хлеб насущный даждь нам днесь,
а масло можно после!
Высок Твой замысел, Творец,
а наша просьба ниже:
пока не возведён дворец,
не выселяй из хижин!
Мы верим: цель Твоя блага —
к обетованным рощам,
и неисповедим пока
Твой путь, но мы не ропщем.
Пускай ветра, пускай репьи
цепляются за гачи —
Ты нас, убогих, укрепи,
Ты нас направь, незрячих,
зажги нам путеводный столп,
дно моря обнажи нам.
Мы всё сметём напором толп,
молитвой одержимы:
Создатель! Ежели Ты есть,
Ты Сам всему виною!
Так ДАЙ нам хлеб насущный днесь,